|
Он открыл его и увидел фарфоровые, серебряные чашки и прочую дорогую посуду. Не притронувшись к ним, он закрыл шкаф и бросил ключи на стол. Узнав, что он неожиданно стал обладателем такого огромного богатства, а также убедившись, что никакого чуда, как внушила себе мать, не было, он приободрился. Такой оборот дела даже обрадовал его. Он опустился на софу и опять погрузился в грезы об очаровательной дочери минхера Путса. Как часто бывает, когда мы остаемся наедине с собой, он начал строить воздушные замки — ведь из них и состоит земное счастье. Часа два он предавался этому приятному занятию. Потом мысли его вновь обратились к матери и ее внезапной кончине. Он поднялся на ноги и торжественно произнес:
— Милая, нежная, добрая мама! Здесь ты сидела, устав от ночного бдения; здесь ты думала об отце и опасностях, подстерегавших его; здесь ты изнуряла страхом свою душу; здесь ты ожидала возможного несчастья, пока тревожный сон не принес с собой то ужасное видение! Да, так, наверное, и было. На полу все еще лежит шитье, которое выпало из твоих рук, а ты даже не заметила этого. Вместе с этой работой окончилось и твое земное счастье! Слезы брызнули из глаз Филиппа и покатились по щекам. Он нагнулся, чтобы поднять шитье, и продолжал твердить: — Милая, нежная, любимая мама! Как долго ты… Боже мой! — вскрикнул Филипп, приподняв шитье. От неожиданности он резко дернулся и опрокинул стол. — Боже милосердный! Властелин этого мира и вечного покоя! Вот оно! Вот это ПИСЬМО! Юноша задумчиво сложил руки на груди и склонил голову. Последние слова он пробормотал сдавленным голосом. Да, письмо призрачного Вандердекена лежало на полу, его скрывало шитье. Если бы Филипп нашел его сразу, как только вошел в комнату, когда он был готов к любой неожиданности, то он незамедлительно взял бы его в руки, но теперь, когда он убедил себя, что все это лишь плод воображения матери; теперь, когда он удостоверился, что ничего сверхъестественного здесь не происходило; теперь, когда он уже предвкушал будущий покой и счастье, находка оказалась для него ударом, и он, словно громом пораженный, застыл на месте. Замки, которые он строил еще пару часов назад, рухнули, и гнетущие предчувствия охватили его душу. Наконец он собрался с духом, поднял злосчастное письмо и бросился вон из роковой комнаты. — Я не могу читать его здесь! Я не хочу читать его здесь! — выкрикнул он. — Нет! Лишь под высокими сводами оскорбленных небес я смогу понять, что же написано в этом ужасном послании! Филипп надел шляпу и в смятении выбежал из дома. Потрясенный до глубины души, он и сам не знал, куда держать путь.
Глава четвертая
Филипп брел, не разбирая дороги, судорожно сжимая в руке письмо. Его зубы были плотно стиснуты. Несколько успокоившись, уставший юноша опустился на скамейку и устремил долгий взгляд на конверт, который держал теперь обеими руками на коленях. Он перевернул пакет, его скрепляла черная печать. «Я все еще не в силах прочитать письмо», — тяжко вздохнув, он поднялся и побрел наугад дальше. Солнце склонилось почти к самому горизонту. Филипп остановился и долго смотрел на заходящее светило, пока не потемнело в глазах. «Мне кажется, что солнце — это глаз Божий. Может быть, так оно и есть на самом деле? — подумал юноша. — О, Боже всемогущий! Почему среди многих миллионов людей лишь мне одному выпал жребий выполнить столь ужасную миссию?» Филипп окинул взглядом окрестности, выбирая место, где бы, укрывшись от посторонних взглядов, он смог сломать печать и прочитать наконец послание из мира духов. Невдалеке вдоль межи тянулись густые заросли кустарника. Он забрался в чащу, чтобы никто не увидел его, и еще раз взглянул на заходящее солнце. На душе у него становилось спокойнее. |
