— Если разобраться… — начал он и умолк. Он-то не сомневался, кто это подстроил.

 

Надо было начинать работу. Мы и так уже запоздали минут на десять.

 

— Где же Гришка? — удивился бригадир. — Заболел, что ли?

 

В это время подошел Ерофеич.

 

— Гришку-то вашего забрали, — сказал он не без ехидства. — Я сразу тогда понял, что шпана… Мать убивается сильно. Говорит, дружки довели!

 

Ерофеич закончил свои разглагольствования и ушел, а мы скрепя сердце приступили к работе.

 

— Не расстраивайся, Санди, — шепнула мне Римма. — Будем бороться за Ермака и… Гришку.

 

Насчет Гришки она сказала как-то неуверенно.

 

— Как выручить Ермака? — то и дело восклицал Шура Герасимов.

 

Время тянулось бесконечно. Не до работы мне было. До обеда сделали совсем мало.

 

— Иди узнавай насчет Ермака, — сказал Иван. — Обойдемся сегодня без тебя. — Он был особенно удручен — больше всех, если не считать меня.

 

Я пошел в кабинет начальника цеха. Отец как раз говорил по телефону насчет Ермака. Лицо его посерело и как-то даже осунулось. Похоже, у него начинался приступ. Он ведь тоже за эти годы привык к Ермаку и полюбил его.

 

— Плохо дело, Санди, — сказал он, повесив трубку. — Кочетова ведь тоже забрали… Их обвиняют в ограблении квартиры…

 

— Черт знает что такое! — возмутился я.

 

С досады и от жалости к Ермаку мне хотелось плакать. Был бы года на два моложе — заревел бы.

 

— Найдены отпечатки их пальцев. Кроме того, оба опознаны потерпевшей. Подробности мне не сообщили. Что же будем делать?

 

— Папа, я должен рассказать все, что знаю о Великолепном. Я пойду, ладно? А насчет всяких опознаний и отпечатков… Если бы весь город свидетельствовал против Ермака, и то бы я не поверил! Ведь я его знаю!

 

Сколько раз в последующие дни повторял я эту фразу: «Я его знаю!» По совету отца я пошел к прокурору Недолуге — тому самому, что дал санкцию на арест. Вряд ли я бы попал к нему в тот день, но отец уже договорился по телефону, что меня примут. Все же я ждал больше часа.

 

Прокурор был совсем лысый, худощавый, с недоверчивыми колючими глазами, очень занятый, но главное, что меня поразило, он совсем не умел слушать. К тому же он был сильно не в духе и жаловался кому-то по телефону, что «Кузнецов — жулик такой, что пробы негде ставить, а туда же, пишет жалобы на прокурора. Обидели «честного человека»!

 

Я сидел на краешке стула, ужасно волнуясь, и мысленно убеждал его. По-моему, дело было ясное, и, как только прокурор меня выслушает, сразу прикажет выпустить Ермака. До сих пор я убежден, что так оно и было бы… если бы он меня выслушал. Но все горе было в том, что этот человек, без сомнения образованный и опытный, совсем не умел слушать!

 

— Я вас слушаю, — сказал он сухо, с треском положив телефонную трубку. Но тут же нажатием кнопки вызвал секретаря и отдал какое-то распоряжение.

 

Я решил быть предельно кратким, но главное надо было растолковать ему. Главное — что Ермак не способен на плохое.