Птиц здесь хватало. С наступлением вечера со всех сторон из океана слетались тысячи морских пернатых. Гвалт стоял ужасный.

 

Доктор Слегл имел две ученые степени, присужденные ему в Кембридже. Одну по теологии, другую по медицине. Человек он был, видимо, очень скромный, добрый и нечестолюбивый. Из таких чаще всего получаются неудачники, с точки зрения обывателя, для которого положение в обществе является самым главным.

 

Подходя к своему дому, он замедлил шаг и как-то смутился.

 

— Я вас очень прошу… — начал он, чуть отвернувшись, — будьте, пожалуйста, с моей женой добры. Она болезненно тоскует по родине… Она русская. Понимаете, ностальгия… и будет вам рада до слез. — Мистер Слегл дотронулся до моей руки. — Мери — дочь белоэмигранта. Она очень много перестрадала… Чудо, что она осталась жива. Я ее встретил в Южной Африке, когда она была близка к гибели. Я спас ей жизнь. Так вы зайдете к нам? Вы обещали!

 

Я молча последовал за ним. Они жили в просторном каменном доме с черепичной, как у магистра, крышей. Дом был стар, в расселины набилась земля, росла трава и мох. Возле дома был небольшой огород, окруженный канавой, по которой текла холодная, прозрачная вода с гор. В доме оказалось много книг и географических карт, суровая чистота, но не было уюта, того уюта, что создает только женщина. Словно доктор жил один, холостяком.

 

— Мери! — позвал он, слегка запыхавшись. — Мария Ипполитовна, у нас гость! С советского корабля!

 

В дверях стояла худощавая, высокая, на полголовы вышла доктора, смуглая красивая женщина. Потом я никак не мог припомнить, как она одета, какая у нее прическа. И черт лица не помню. Запомнились только ее глаза на смуглом, без морщин лице — большие, серые, какие-то пустые и холодные, большой рот, сжатый горько. Она была несколько похожа на французскую артистку Симону Снньоре, но как-то помельче. А русского в ней уже ничего не осталось.

 

Мария Ипполитовна молча смотрела на меня, тяжело дыша, лицо ее словно оттаивало.

 

— Неужели с советского корабля?! — воскликнула она по-русски. Она стремительно подошла ко мне и протянула обе руки.

 

— Как же называется судно? Неужели действительно советское? Как вы сюда попали? Наверно, от бури отстаиваетесь? Как вы молоды! Садитесь же! Расскажите, как у нас там? Бы из какого города?

 

— Мери! Сначала мы пообедаем, не правда ли? — добродушно заметил доктор на английском языке.

 

— Да, да! Конечно же! Обед уже готов. Христиана!

 

Вошла пожилая черноглазая женщина, в очень чистом, безукоризненно отглаженном платье с белоснежным воротничком и манжетами, и стала накрывать на стол, с интересом поглядывая на меня. Христиана мне понравилась.

 

На обед подали черепаховый суп, жареного кролика, пудинг и черный кофе баз сахара и без молока. Говорили по-английски, но Мария Ипполитовна вставляла русские слова, иногда совсем переходя на русский язык. Мистер Слегл учил русский язык и уже хорошо понимал его, но говорил плохо — произношение не давалось — и сам смеялся над собой.