На улице действительно, несмотря на то, что стоял декабрь, была почти что оттепель.

Лика еще чуть-чуть поколебалась, а затем кивнула. Я вздохнула с облегчением, распахнула шкаф, достала оттуда «плечики» с костюмом, сунула Лике. Та принялась одеваться, без умолку болтая о всякой чепухе. Она давным-давно позабыла о своем огорчении, лицо ее разгорелось, глаза весело блестели.

Но даже тогда, в тот момент, глядя на нее, сияющую, умопомрачительно прекрасную, я не учуяла подвоха, не остановилась, пока не поздно, не приказала ей остаться, не ходить со мной.

Лика слегка накрасилась моей косметикой, повертелась перед зеркалом, затем натянула куртку и сапоги, и мы вышли.

Всю дорогу меня не покидало мучительное волнение. Мне казалось, мы жутко опаздываем. К тому же я совершенно не знала, как себя вести с Вадимом. Как сделать так, чтобы я ему не разонравилась, чтобы он захотел встретиться со мной еще и еще?

Лика сначала весело щебетала, но, видя, что я не поддерживаю беседу, постепенно тоже умолкла. Лицо ее стало серьезным и строгим. Возможно, она опять думала об Эдике и его, неожиданно открывшемся, семейном положении. А может быть, ей вспомнилась мать, бросившая ее совсем девчонкой.

Я была только рада, что Лика больше не пристает ко мне с разговорами. Остаток дороги мы проехали, думая каждая о своем. Вышли из метро и через пять минут были у «Праги».

Вадима я заметила еще издали — он был без шапки, в куртке нараспашку. В руке он держал букет ярко-алых роз. Ровно пять штук — я успела сосчитать до того, как мы подошли к нему. Пять штук красных, как кровь, крупных и свежих роз — мне никогда в жизни не дарили таких букетов. Вернее дарили ученики, но не мужчины.

Сердце мое начало таять, как кусок шоколада, поднесенный к пламени конфорки. Я уже любила Вадима, любила без памяти, как только может любить одинокое и обездоленное существо, почти смирившееся со своим отшельничеством и вдруг ощутившее надежду на счастье.

Лика дернула меня за рукав пальто.

— Где он? Ты его видишь?

— Вижу, — выдохнула я с восторгом.

— Вон тот? — она указала на коренастого толстяка в шляпе, прохаживающегося взад-вперед по тротуару.

— Да ты что? — возмутилась я. — Вот этот!

— Э-этот? — голос у Лики как-то странно дрогнул, будто она собралась запеть и неожиданно дала «петуха».

Она во все глаза смотрела на Вадима. Он почувствовал, что его разглядывают, обернулся. На лице его сначала возникла радостная улыбка, а затем… Затем оно вдруг стало очень серьезным и каким-то отрешенным.

Я подумала, что он не увидел нас или перепутал, принял за меня кого-нибудь другого. Я помахала ему рукой и громко крикнула:

— Вадим!

Он ничего не ответил и медленно двинулся нам навстречу. Странное выражение так и не покинуло его лица — он словно прислушивался к чему-то внутри себя. Подошел совсем близко, рассеянно протянул мне букет. Я взяла его — стебли роз были влажными, на лепестках блестели капли.

Почему-то вся моя радость, весь восторг куда-то пропали. Мне стало тоскливо и холодно, захотелось вернуть Вадиму его букет и сунуть руки в карманы пальто.

Мы, все трое, молчали, и я поняла, что нужно хотя бы что-то произнести, представить Вадима и Лику друг другу.

— Познакомься, Вадим, — сказала я и не узнала своего голоса, до того тускло и тихо он звучал, — это моя лучшая подруга, Лика.

Наконец он открыл рот.

— Очень приятно. — И протянул ей руку.

Лика положила ему в широкую, крепкую ладонь свои нежные, хрупкие пальчики.

— Мне тоже очень приятно.

Мне показалось, что время замерло. Застыло в одной точке, будто наступил «День сурка».