— Излагайте, — спокойно сказал Лавр Георгиевич.

Выслушав план Авинова, генералы одобрительно закивали, а Марков выразился в своей бесподобной манере:

— Твою-то ма-ать… И чего я не на воле?

Все расхохотались, снимая напряжение. В этот момент в комнату вошла супруга Лукомского, представительная и умная женщина, дочь знаменитого генерала Драгомирова. Очень тактичная, она подмечала отменным чутьём слабые места в человеке и говорила каждому то, что ему было приятно услышать.

— Добрый день, господа, — улыбнулась она, стоя на пороге. — Надеюсь, посекретничали вволю? А то мы уже накрыли внизу, в столовой.

— Господа офицеры! — резко, отчётливо, внушительно сказал Лукомский. — К столу!

Все оживились, задвигались. Кирилл сделал попытку уйти по-английски, но её тут же пресёк Корнилов.

— Приглашение, поручик, — сказал он, — распространяется и на вас.

И Авинов не стал перечить Верховному.

Рано утром первого октября Кирилл привёл на аэродром свою команду — десяток текинцев. Пришлось их переодеть в обычные бушлаты и тужурки, чтоб не выделялись, и текинцы кисли от смеха, наблюдая за товарищами, искавшими на головах мохнатые тельпеки, а нащупывавшими фуражки да картузы.

Однако при посадке в бомбовоз они мигом присмирели. Рассаживались на полу и беспокойно зыркали по сторонам. Штабс-капитан Томин разговаривал через головы текинцев, обращаясь к Авинову:

— Залечили мы «Ильюшку»! Да-а! Нам ещё повезло, что один только движок заклинило, пришлось менять. Ага…

— А вам ничего за это не будет? — осторожно поинтересовался корниловец. — А то слетали туда, слетали обратно…

— Кирилл, — сказал пилот с непривычной серьёзностью, — я толком не знаю даже, кто у меня начальство! В «революционной армии» порядка не может быть по определению, а другой у нас пока нет.

— Будет, — твёрдо пообещал Авинов.

Томин осклабился и гаркнул:

— Спиря!

— Готово! — отозвался механик.

— От винта!

Аппарат задрожал, сдвинулся, покатил по полю. Текинцы побледнели, когда корабль поднялся в воздух, но держались изо всех сил, «сохраняли лицо».

— Что, уши заложило? — спросил Авинов сочувственно. — Глотни, пройдёт!

— Ай, шайтан… — прошептал Махмуд и прикрыл глаза, лишь бы не видеть упадавшей вниз тверди…

…На шестом часу полёта завиднелся Петроград.

— Эй, шайтаны! — кликнул командир корабля. — Все в хвост! Спиридон, хватайся…

«Илья Муромец» пошёл на посадку. Внизу замелькала выгоревшая трава Комендантского аэродрома, и вот уже она стелется под колёса аэроплана — родная, близкая, растущая на твёрдом и стойком. Ударила, приняла, остановила бег.

Текинцы моментально воспряли духом, заулыбались, заболботали на своём наречии.

А вот Томин напрягся. Обернувшись к Авинову, он очень серьёзно сказал:

— Нас уже ждут.

— Кто?!

— Товарищи!

Кирилл бросился к окну и увидел, как к «Илье Муромцу» подъезжает грузовой «Руссо-Балт», на борту которого было написано «Да здравствуетъ Интернацiонал!», а в кузове тряслись красногвардейцы с длиннущими винтовками — человек десять, как минимум. Метрах в сорока от аппарата грузовик развернулся, и «Красная гвардия» запрыгала через борта. Мужики пролетарского облику приземлялись, крякая, сгибая колени так, словно вприсядку готовились пойти, — и, деловито передёргивая затворы, картинно целились в воздушный корабль.