До Анны и «мустанга» он записал новый сольный альбом и объездил две дюжины стран, отыграл более ста концертов. Но только во время ремонта машины он, впервые после ухода Шеннон, почувствовал, что занимается полезным делом, делает настоящую работу, в истинном смысле этого слова. Почему восстановление старой машины кажется Джуду честным трудом, а не дорогостоящим хобби богача, ему и самому было не очень понятно.

Вдруг его пронзило желание уехать. Сесть в машину и нажать на газ. Главное – увидеть ферму в зеркало заднего вида, а что впереди – неважно.

Эта потребность была столь сильной, столь острой – уехать, уехать немедленно! – что у него заломило зубы. Ему не нравилось бежать. Броситься в машину и сбежать – не выход, а паника. Затем в голову пришла другая мысль, неприятная, но весьма убедительная: им управляют. Это покойный старик хочет, чтобы он бежал. Это он пытается заставить его уехать – зачем? Джуд не представлял. На дворе послышался лай – собаки дружно провожали проезжающий по трассе автомобиль.

В любом случае он никуда не поедет, не поговорив сначала с Джорджией. И если уж он действительно решит уносить ноги, надо хотя бы одеться. И все же мгновение спустя он оказался за рулем «мустанга». Джуд любил думать, сидя за рулем. Лучше всего голова у него работала именно здесь, причем радио желательно включить.

Он сидел в темном гараже с земляным полом, приоткрыв окно, и ему казалось, что если рядом с ним призрак, то это Анна, а не сердитая душа ее отчима. Она была рядом, на заднем сиденье. Разумеется, они занимались здесь любовью.

Он пошел домой за пивом, а когда вернулся, она ждала его в «мустанге» в одних сапогах. Открытые банки пива упали на землю и остались валяться в пенистой луже. В тот момент для него не было ничего важнее, чем ее крепкая двадцатишестилетняя плоть, ее молодой пот, ее смех и ее зубы у него на шее.

Джуд сидел в холодном сумраке, откинувшись на сиденье из белой кожи. Впервые за день он почувствовал усталость. Руки налились тяжестью, а голые ноги онемели от холода. Ключ висел в замке зажигания, и он повернул его, чтобы включить печку.

Джуд уже не помнил, что он делает в машине, но теперь ему трудно было даже пошевелиться, а выйти из машины и вовсе не представлялось возможным. Снова расшумелись собаки. Их тревожный пронзительный лай доносился откуда-то издалека, он едва его различал. Джуд включил радио и с облегчением ощутил, что теперь собак не слышно. Джон Леннон пел «I Am the Walrus». Из печки с шумом вырвался теплый воздух, обдувая голые ноги Джуда, и он сначала зябко поежился, а потом расслабился и откинулся на подголовник. Бас-гитара Пола Маккартни уплывала, заглушаемая рокотом двигателя, что было странно – ведь он не заводил машину, только подключил аккумулятор. За «битлами» пустили длинный рекламный блок. Некто Лью из салона «Империал авто» бубнил: «Больше никто вам не предложит того, что предлагаем мы. Наши цены такие низкие, что конкуренты и рядом не стояли. Живые стоят на краю. Мертвые тянут живых вниз. Садись за руль и прокатись по ночной дороге. Мы поедем вместе. Мы споем вместе. Ты не захочешь, чтобы наша поездка кончалась. Она не закончится».

Реклама наскучила Джуду. Он нашел в себе силы переключиться на другой канал и услышал одну из своих песен с первого сингла – громовая имитация «Эй-Си Ди-Си» под названием «Души на продажу». Казалось, будто вокруг машины в темном гараже собираются призрачные силуэты и извиваются языки ядовитого тумана. Джуд зажмурился и стал слушать далекий звук собственного голоса.

Дороже серебра, дороже злата, Дорога тебе моя душа. Я хотел бы жить, как Бог велит нам, Но как бутылка пива хороша!

Джуд хмыкнул. Продавать души – это еще полбеды, настоящие проблемы у тех, кто их покупает. В следующий раз надо будет оговорить условия возврата товара.