Сирота, ни отца, ни матери. Тяжело мне жить: зимой мороз лютует, летом солнце печет. Осенью льет холодный дождь, а весной реки разливаются – ни пройти, ни проехать. Что поделаешь, когда нет родимого дома...
Львенку Симбе надоели эти причитания. Он подошел к мальчику и стал тереться о его ногу.
– Чего ты расхныкался? Ведь у тебя есть верный друг львенок Симба.
– Да, – вздохнул мальчик, – был уже у меня такой друг Кот-Мурлыка. Как только стало плохо – сразу убежал.
– Я не такой!
– Может, и не такой, – вздохнул Тишка и стал перебирать содержимое сумки, которую распотрошили бурдалаки. – Вот что у меня от родного дома осталось: деревянный гребешок от матери, родимой на память. Она говорила, что если расчесывать им кудри, то меня полюбит красная девица.
– До этого дело пока не дошло?! – то ли спросил, то ли утвердительно сказал львенок Симба.
– Пока не дошло. Есть у меня еще старинная ложка, тоже деревянная. Ее дедушка из липовой чурки вырезал. Эта ложка заговоренная, она приносит счастье.
– Как интересно! – воскликнул львенок Симба. Он лег на мягкую траву и сказал:
– Хорошо Мурлыке. Сидит себе где-ни-будь на печке или, по крайней мере, на чердаке, поужинал, наверно...
– Эх, если бы мне сейчас хоть корочку хлеба... – прошептал Тишка. Он уже пересмотрел свои вещи и стал аккуратно складывать их в сумку.
– Не тужи, – попытался успокоить его львенок. – Когда я стану Королем-Львом, у тебя будет личный повар...
– Личного повара мне не надо, я к роскоши не привык, – отозвался мальчик. – Пусть лежат мои пожитки в сумке. Гребешок напоминает мне о матушке, а ложка – о дедушке.
– Кстати, – проурчал львенок Симба, – у тебя был отличный ножик. Где он?
– Я прячу его на груди. Он висит на шелковом шнурочке. Это подарок отца... Хочешь, я спою тебе?
– Давай, я с удовольствием послушаю.
И Тишка-Айтишка запел:
Мальчик взял флейту и стал играть, да так жалобно, что стражники не выдержали и подошли поближе.
Флейта издавала хрустальные и нежные звуки. В чистом вечернем воздухе мелодия усиливала чувство печали. Она была такой прекрасной и трогательной, что Хрипун и Горлан вдруг неожиданно захлюпали носами.
– Почему вы, господа охранные генералы, плачете? – поинтересовался львенок Симба. – Это нам надо плакать.
– Почему ты нам сразу не сказал, что умеешь так играть? – всхлипывая, спросил Хрипун.
– Почему не признался, негодник, что флейта у тебя прямо как волшебная? – сморкаясь, вторил ему стражник Горлан.
– Что бы это изменило? – вздохнул Тишка-Айтишка.
– Мы бы тебя сразу в город пустили, без денег. Можете идти, мы не против. Денег не надо...
– Ты нас так разжалобил своей песней и игрой на флейте, что мы это век будем помнить, – сказал Горлан. – Идите в город, а вот флейту отдайте. По приказу его величества Брюхана Змееголова Тринадцатого велено все музыкальные инструменты отбирать...
– Ни за что!
– Тогда ночуйте в кустах! – посуровел Горлан, и бурдалаки отошли к воротам.
Тем временем Кот-Мурлыка приготовился спуститься с крепостной стены с веревкой в зубах.
– Где же твои друзья? – поинтересовалась кошка, вглядываясь в темноту.
– Наверно, прячутся кустах. Я сейчас спущусь вниз, а ты следи за стражниками...
– Ладно, – ответила кошка.
– Если наш номер удастся, – прошептал Кот-Мурлыка, – я буду твоим должником всю оставшуюся жизнь. Но если бурдалаки заметят меня, поднимай тревогу...
– Как это? – спросила кошка.
– Очень просто. |