А Матиуш, вот ужас, — в лакированных туфлях и с зеленым галстуком. Этот галстук, плохо завязанный в спешке и вымазанный грязью, придавал лицу Матиуша такой жалкий вид, что Фелек рассмеялся бы, если бы не тревожные мысли, которые, может быть, слишком поздно пришли ему в голову.
— Фелек, Фелек! — послышалось вдруг.
К ним приближался огромного роста детина, тоже доброволец, но уже одетый в шинель — почти настоящий солдат.
— Я ждал тебя. Наши уже на вокзале, через час погружаемся. Скорей!
«Еще скорей!» — подумал король Матиуш.
— А это что за кукла с тобой? — спросил парень, указывая на Матиуша.
— Да, видишь ли, потом тебе расскажу. Это длинная история; я должен был его взять.
— Ну, не знаю. Если бы не я, тебя самого бы не взяли. А ты еще привел этого щенка.
— Не ругайся, — сердито ответил Фелек. — Благодаря ему у меня целая фляжка коньяка, — добавил он шепотом, так, чтобы Матиуш не слышал.
— Дай попробовать.
— Это мы еще посмотрим.
Долго шли в молчании три добровольца. Самый старший был сердит на то, что Фелек его не послушался, Фелек — огорчен, что попал в дурацкое положение, а Матиуш так обижен, так смертельно обижен, что, если бы он не вынужден был молчать, он ответил бы этому проходимцу так, как на оскорбление отвечают короли.
— Слушай, Фелек, — вдруг остановился провожатый, — если ты не отдашь мне коньяк, иди туда один. Я тебе устроил место, ты обещал слушаться. Что же будет потом, если ты уже сейчас упрямишься?
Началась ссора, и, может быть, дело дошло бы до драки, но в этот момент взлетел на воздух ящик ракет, по-видимому по неосторожности кем-то обсыпанный порохом. Два испуганных артиллерийских коня понесли. Произошло замешательство, чей-то стон прорезал воздух, еще минута, и их провожатый лежал в луже крови с раздробленной ногой.
Фелек и Матиуш стояли растерянные. Что делать? Они были готовы к смерти, к ранам и крови, но позднее, на поле боя.
— Почему здесь дети болтаются, что это за порядки? — заворчал какой-то человек, по-видимому доктор, отталкивая их в сторону. — Уж верно я угадал: доброволец. Сидеть бы тебе дома, соску сосать, сопляк, — бормотал он, разрезая штанину раненого вынутыми из рюкзака ножницами.
— Томек, бежим! — крикнул Фелек, заметив издалека военный патруль, проходящий возле носилок, на которые санитары собирались положить несчастного добровольца.
— Оставим его? — спросил несмело Матиуш.
— А что? Пойдет в госпиталь. К военной службе непригоден.
Они спрятались в тени палатки. Через минуту место, где лежал раненый, опустело, остался только сапог, шинель, которую бросили санитары, кладя раненого на носилки, да кровь, смешанная с грязью.
— Шинель пригодится, — сказал Фелек. — Отдам, когда поправится, — добавил он в оправдание. — Пошли на вокзал, мы уже потеряли десять минут.
В отряде шла перекличка, когда они с большим трудом протиснулись на перрон.
— Не расходиться! — приказал молодой поручик. — Сейчас я вернусь.
Фелек рассказывал, что приключилось с добровольцем, и не без тревоги представил Матиуша.
— Что скажет поручик? — беспокоился Матиуш.
— Поручик выбросит его из вагона на первой же станции. О тебе, Фелек, мы уже говорили, и то он морщился. Эй, вояка, сколько тебе лет?
— Десять.
— Ничего не выйдет. Если хочет, пусть лезет в вагон; но поручик его выкинет, и нам еще достанется.
— Если меня поручик выкинет из вагона, я пойду пешком! — крикнул возмущенно Матиуш. |