— Это не сон. — Каллистра, видя, что к Джеремии возвращается самообладание, заговорила спокойнее. Казалось, эта женщина-призрак служит барометром его настроения. Джеремия не знал, нравится ему это или нет. Он не мог понять, когда она была настоящей — если слово «настоящая» вообще было уместно в данном случае.

— Ты права — это не сон. Это проклятый кошмар!

Наступил вечер. Тусклым светом горели уличные фонари, мелькали желтые лучи фар проносившихся мимо машин и автобусов. Зловещая серость, которую Джеремия начал ассоциировать со своими ненужными подданными, окутала Чикаго, позволяя видеть то, что обычно не было видно. Слабоватое утешение.

— Мне жаль, но я ничем не могу тебе помочь.

Джеремия верил ей, но смириться со своим положением не мог. Арос ей солгал, от этого долговязого типа можно ожидать чего угодно. Всегда есть выход. Он попал в переплет из-за того, что позволил Серым заманить себя в их мир. Что произойдет, если Джеремия решительно отвергнет народ теней? Если сознательно попытается вернуться к своей жизни?

— Я должен идти, Каллистра.

— Джеремия…

Сколько человек хотели бы сыграть роль Рика в «Касабланке»? Джеремия пожалел, что не очень хорошо помнил этот фильм — тогда он сказал бы ей что-нибудь умное. Но Рика играл сам Хамфри Богарт, а Джеремию Тодтманна приходилось играть ему самому. Не самый удачный выбор для той роли, которую его заставили играть. В этом-то и была его проблема.

— Я просто не гожусь для этого безумия! Я хочу вернуться на свою работу, хочу снова жить своей скучной жизнью!

— И всю жизнь оглядываться в страхе перед вороном, — ответила ему Каллистра.

«Проклятое воронье…»

Монарх поневоле тяжело вздохнул.

— Это-то и есть одна из главных причин, по которой я хочу положить этому конец! Не знаю, чего добивается эта птица, и сомневаюсь, что ты можешь предложить мне ответ. Арос наверняка ничего не скажет. Интересно, как бы ты сама поступила на моем месте?

— Надела бы корону.

Очевидно, не тот вопрос, который следовало задавать одной из Серых. Тодтманн подошел к обочине. Оглядев окрестности, он невольно поежился. Он по-прежнему видел мир словно сквозь наполненный водой аквариум, однако даже это не помешало ему понять, что эта часть Чикаго ему совершенно незнакома. Высокие здания нависали со всех сторон, за ними не было видно даже Сирс-тауэр. Но что-то подсказывало Джеремии, что он находится где-то в районе Петли и что на каком-нибудь автобусе можно доехать до Юнион-стейшн. Если нет, можно будет поймать такси. Впервые с тех пор, как он стал работать в Чикаго, Джеремия подумал об автобусе без ужаса. В чикагских автобусах комфорт не предусмотрен проектом. Обогреватели там работают летом, а кондиционеры зимой. Сиденья — винил на металлических или деревянных каркасах, а мягкая обивка давно сплюснулась до каменной твердости.

Но для Джеремии в тот момент имело значение другое: в автобусе есть пассажиры. Их присутствие должно было вернуть его к реальности. Кроме работы, ничто так не приводит в чувство, как поездка на чикагском городском транспорте.

«Я должен найти автобусную остановку», — подумал он.

— Черт побери!

Городской пейзаж снова изменился. Джеремия стоял в каком-то другом месте. Было довольно светло — ровно настолько, чтобы появились тени и можно было различить очертания предметов. Тротуар у него под ногами был подозрительно мягким, упругим, и потому каждый шаг давался Джеремии с трудом. Вокруг высились дома — кривые, с изломанными фасадами. Они уже не раскачивались, как это было прежде, но менее страшными от этого не стали. Джеремия невольно вспомнил старый немой немецкий фильм ужасов, который он как-то видел.