– Что же тебя сильнее всего мучает? – расспрашивал ангел. – Поведай мне откровенно.

– Что? Пожалуй, всё! – сказал Митрега. – Хорошего нет ничего, плохое с утра до ночи преследует. А что всего хуже, то, что неустанно, без отдыха работать нужно.

– В воскресенье отдыхайте! – произнёс ангел.

– Лишь бы здоров был, – засмеялся Митрега, – то я должен дров бабе принести, воды приготовить, часто репу очищать, в огонь дуть, скотине набросать корма, напоить! А! А! Кто посчитает!

– Но в течении года, – говорил ангел, – всё-таки есть недели и месяцы, в которых вы отдыхаете?

Митрега начал смеяться.

– А откуда же вас сюда Господь Бог прислал? Вы, пожалуй, не знаете нашей жизни и порядка земного. Когда же можно отдыхать? Зима – это молодьба, посев, вывозы, а долго там зимы? Замёрзнет человек, правда, но чтобы отдохнул?! Где же. А тут едва засвестят весенние жаворонки, иди же в грязное поле с сохой, нужно сеять, чтобы град имел, что выбивать. Закончил сеять, начинается уборка; ещё сено мокнет в копнах, а тут перепёлка зовёт: «Иди жать! Иди жать!» Только овёс заколосился, а тут уже спешно пахать нужно, чтобы первое жито на Варфоломея засеять.

И вздохнул Митрега, а так как разговорился, его язык ходил как крутящаяся прялка, которая крутится даже если пряха отойдёт.

– Но так плохо на свете! Плохо! Отдыха нет. Даже неизвестно, будет ли лучше на другом, потому что там, как слышно, нужно будет с ангелами день и ночь петь, а это такая же работа.

– Значит, тебе работа так утомила? – спросил ангел.

– Да уж, да уж, – ответил Митрега, – потому что, с тех пор, как родился, отдыха не испытал.

Ангел о чём-то подумал и говорит ему:

– Дорогой человече, жаль мне тебя. Знаешь, что? Вот я дам тебе мешок золота, понимаешь? Но под тем условием, чтобы ты совсем ничего не делал.

Митрега бросился ему в колени, целуя его ноги и спасителем своим называя, а когда хотел благодарить ещё сильней, ангел встал и быстро улетел. Поведал ему только ещё раз, что теперь уже ничего, совсем ничего он делать не может.

– А кто бы там о работе думал, когда, лёжа на печи, мог есть солонину с хлебом, – отпарировал Митрега.

Пошёл тогда ангел дальше, а что видел и слышал, того мы уже рассказывать не будем.

Между тем, этот Митрега стал паном и начал ко всему приспосабливаться, благодаря Господа Бога. Имел уже и паробков, и смотрителей и так, как себе желал, поместился на печи, ел куски жареной солонины с хлебом, попивая пиво, хорошо ему, очень хорошо сделалось.

Пришла тогда зима, привезли ему дров, растопили печь, а Митрега, с боку на бок переворачиваясь, благодарил Господа Бога. Затем как-то после недолгого времени напала на него зевота. Зевает, зевает, аж в его челюстях трещит; как зевнёт, делает крестик на устах, не помогает. Думает: «Встану». Потащился тогда к окну, сел на лавку, посмотрел на двор, дремля. Скучно ему было.

Наступала как-то вторая весна, во дворе кучами летали воробьи, то припадая к земле, то гнёзда готовя; ласточки грязь в клювиках носили, аисты на лугах суетились, всё, что жило, страшно двигалось, крутилось, хлопотало и весело пело.

Митрега зевал.

– Слава Тебе, Господи, – думал он, – что мне не нужно ничего делать, за все года отдыхаю!

Он зевал, потому что ему было скучно.

Вышел во двор и сел рядом с избой.

А тут паробки с девчатами крутятся, тяжести поднимают, скот загоняют, с плугами выходят, с боронами возвращаются. Митрега сидит себе, сложив руки, пальцы с пальцами скрутит и зевает.

– Хорошо мне так!

Вечером пошёл на печь.