|
Подкоморий потребовал оплатку. Был это один возможный суррогат. Дорота нашла остатки красной на комоде и Верещчака взялся заклеивать конверт… Дело это пошло не вполне счастливо, но речь была о том, чтобы письмо продержалось до Терасполя. Дрожащей рукой положил подкоморий адрес и громко потребовал ужин. Письмо до завтрашнего утра должно было остаться на столике, потому что чернила были так бледны, что днём следовало проверить, почернеют ли, согласно заверениям Дороты. Лапшу на молоке, сероватую, съел Верещчака с аппетитом, за ней последовал жареный чирок, которого нужно было принять на голодный зуб. Подкоморий встал, перекрестился и с ужасом заметил, что он, который регулярно в девять часов после молитвы был в кровате, имел ещё mille passus и молитвы; а на часах приближалась полночь… А ну, хорошо, что ещё и так окончилось. Вернувшись в покой, в котором на столике лежало письмо, желая убедиться в почернении чернил, Верещчака взял его в руки и – заметил только, что… напротив, чернила как бы побледнели… Но не могло этого быть – днём оно должно было показаться иначе.
Как потом он заснул, уставший, как жестоко храпел, какие имел сны, в которых припоминалось ему это писание – не видим нужды рассказывать. Пробудившись утром, первой его мыслью было отправить посланца… Чуть перекрестившись, побежал в покой, схватил приготовленное письмо и с ним поспешил к окну. Взял очки, надел… смотрит… написанный адрес – ни следа… чернил ни признака – испачканная бумага, больше ничего. Подкоморий напрасно сорвался и на мелкие куски разорвал вчерашнюю работу… – Якуб! Якуб! Якуб с неотступным Яськом бежали оба… – Позови мне посланца из Терасполя! – Он тут уже на кухне ждёт с утра. Подкоморий душил в пальцах добытый из кошелька самый жалкий тинф, какой имел. У двери стоял, кланяясь, посол. – Кланяйся, душа моя, пану подскарбию, скажи, что с устным ответом сам приеду. Говоря это, он вручил посланцу тинф и добавил: – Вели себе дать полчетверти водки! Так закончилась история, памятная в жизни Верещчаки, письма к подскарбия, а когда вернулась пани подкоморина, было чего слушать, ибо все трагичные её переходы рассказал жене – и долго, долго отдышаться после неё не мог. 1882
Учителя сироты
сказка
I Шёл себе раз бедный паренёк дорогой, не ведая, куда идёт; потому что и дети, и взрослые часто так ходят. Был бедняга сиротой, не имел никого, кто бы ему самую короткую и верную дорогу до городка показал; а нужно ему было туда идти по той причине, что работы искал и пристанища. Самая дорогая и единственная мать умерла неделю назад. Похоронили её на кладбище в деревне, до которой дотащилась, прося милостыню. Несколько убогих, как она, женщин пошли за бедным гробиком; погребение было из сострадания, поэтому очень скромным и тихим. Паренёк шёл за останками матери аж до чёрной ямы, выкопанной в земле; видел, как опустили гроб, как его как можно скорее засыпали; а когда, пошептавшись, кучка людей разошлась, сел на могилу и до ночи там проплакал. Во мраке его пугали темнота и пустота; он побежал, плача, в деревню, но тут все двери застал закрытыми, притулился к стене и, утомлённый, уснул. На следующий день он был голоден; он полагал, что, когда постучит в первую хату с края, дадут ему, может, кусок хлеба. Поэтому постучал. Но вышла сварливая женщина; гневно спросила, он не умел ничего ответить; расплакался и она выгнала его. Сидел, поэтому и плакал. Пришёл пастух, который стадо из деревни выгонял в поле, старичок с палкой, и начал его спрашивать; ребёнок едва мог что-то о себе ему рассказать. Догадался, однако же, что бедняга голодный, добыл из торбы хлеба и дал значительный кусок его хлопцу. |
