Северянин бросил себя спиной на черные шелка и мягкие перины. Тесак, намечавшийся ему в печень, пробил воздух, а Конан с быстротой выскакивающего из засады хищника силой своего могучего пресса взметнулся с кровати, одновременно выстреливая кулаком в челюсть нападавшего. Не посмотрев, насколько удачно попадание, не имея ни мига на какое-то там смотрение, варвар направил цепь, болтающуюся на его левой руке, в полет над простынями. Сцепления железных колец, которому придали ударную мощь, достигли цели и перебили тонкую деревянную колонну, одну из четырех, что удерживали балдахин. Оставшийся без опоры угол бархатного навеса ухнул вниз и на него наткнулся спешащий на выручку второй противник Конана. Метнув взгляд назад и увидев, что у него есть пара секунд, киммериец наконец доделал два раза начатое и брошенное. Освободил правую ногу от привязанности к полу, а пол – еще от одного крепления.

Выход штырей из досок совпал с прыжком расправившегося с бархатной преградой второго телохранителя любительницы приключений.

То, что на него летят и, понятно, выставив перед собой тесак, Конан ощутил благодаря тому чувству, какое заставляло его в бою наклонять голову, и подлетавшая сзади стрела уносилась ни с чем, тому чувству, какое сигналило об опасности, когда все вокруг кричало о полной безмятежности.

Киммериец кинулся лицом вниз на дощатый настил пола и перевернулся на спину. Нападавший сзади противник обрушился на опустевший край кровати и, е удержавшись, скатился вниз, где его руку с тесаком перехватили и вывернули до хруста. Потом его припечатали кулаком в лоб.

* * *

Принять решение Вайгал не успел.

Как по команде, дикари вдруг один за одним стали выбирайся из своих неказистых построек под свет полной луны. Выбравшись, принялись молча и слаженно: го – собирать щепки, дрова и прочий горючий мусор, кто – разводить костер.

«Очень интересно,- подумал Вайгал, глядя на нежданно вспыхнувшую суету,- что бы это все значило? Обычно у них такие или они все разом повредились в уме?»

Запылал костер, разогнав полумрак перед хижинами. Чернокожие полуночники частью выстроились, частью расселись вокруг костра.

«Как им не холодно в одних только тряпочках на чреслах?» – кутаясь в неизменный плащ с подбоем и, тем не менее, пронимаемый ночной прохладой, гадал Вайгал.

Головы туземцев, а равно их туловища повернулись в направлении одной из хижин. Отставив в сторону сплетенную из прутьев дверцу, из хижины наружу выбрался через узкое отверстие входа еще один дикарь. Вайгал видел его впервые – это он мог утверждать э всей определенностью, поскольку такого типа, раз увидев, не забудешь вовек.

То был высоченный старик, такой худой, что, казалось, из-под кожи выпирают не только ребра, но и сердце, печень, почки и прочие внутренности. Прямые, седые волосы доставали до плеч, от подбородка исходила длинная, одинаково узкая по всей длине, окрашенная в бордовый цвет борода.

Тело старика и даже его лицо было испещрено татуировками. Переплетенные туловища чудовищ, скалящиеся морды, шипастые хвосты и когтистые лапы будто оживали на коже, когда старик двигался. Вайгал с трудом сдержал приступ тошноты – настолько омерзительным было зрелище. Но продолжал смотреть. «Костлявое пугало с крашеной бородой у них, видать авторитет»,- предположил Вайгал, увидев, с какой почтительностью расступились дикари, пропуская старика к не на шутку разгоревшемуся костру.

Полная луна нависла над головами обступивших огонь чернокожих чужестранцев. Она словно тревожно ожидала чего-то. Напряжение, растекшееся из освещенного пятачка с замершими внутри него фигурами по мрачному безлюдному пустырю, докатилось и до человека, укрывшегося в развалинах дома, пронзило его и заставило его сердце заколотиться в груди с неистовостью пожарного колокола.