— Вернулась с прогулки — и прямиком к себе. То плачет, то смеется, а я не могу вытянуть из нее и слова. Пойдемте со мной, я с ней не справлюсь.
Я прошла за ней в комнату Женевьевы. Девочка была явно не в настроении. Швырнув в угол жокейскую шапочку и плеть, она уселась на кровать и теперь безучастно смотрела в пространство.
— Женевьева, что случилось? — спросила я. — Может быть, я в силах помочь тебе?
— Помочь? Чем вы можете помочь? Разве что пойдете и попросите папу… — Она пытливо посмотрела на меня.
— Попрошу о чем? — холодно осведомилась я.
Вместо ответа она вдруг сжала кулачки и ударила ими по кровати.
— Я не ребенок, я уже выросла! — кричала она. — И не останусь здесь, если не захочу. Я убегу.
У Нуну от страха перехватило дыхание, но она спросила:
— Куда?
— Куда захочу, и вы меня не найдете!
— Не могу сказать, что захочу тебя искать, если ты не изменишь своего поведения.
Она расхохоталась, но затем снова расплакалась.
— Говорю вам, мисс, я не хочу, чтобы со мной обращались, как с ребенком.
— Что же тебя так раздосадовало? Когда с тобой обошлись, как с ребенком?
Она уставилась на кончики своих ботинок.
— Если я хочу иметь друзей, я буду их иметь.
— А кто возражает?
— Неужели людей надо отсылать только потому, что… — Она замолкла и бросила на меня сердитый взгляд. — Это вас не касается. И тебя тоже, Нуну. Уходите. Не стойте здесь и не смотрите на меня, как на младенца.
Нуну едва сдерживала слезы, и я подумала, что одна я справилась бы лучше. Присутствие Нуну слишком живо напоминало Женевьеве о детстве и детской. Знаком я попросила Нуну выйти, и та с готовностью повиновалась.
Я села на кровать и стала ждать.
— Отец отсылает Жан-Пьера, — угрюмо проронила Женевьева, — потому что он мой друг.
— Кто тебе об этом сказал?
— Тут и говорить нечего. Я сама знаю.
— Разве это причина для ссылки?
— Да, потому что я дочь графа, а Жан-Пьер — простой винодел.
— Не вижу связи.
— Я взрослею, вот в чем дело. Все из-за того, что… — Она взглянула на меня и у нее задрожали губы. Потом она бросилась на кровать, и ее тело затряслось от рыданий.
Я наклонилась к ней и мягко спросила:
— Женевьева, ты думаешь, они боятся, что ты влюбишься в него?
— Вам смешно. — Всхлипывая, она повернула ко мне покрасневшее лицо и бросила в мою сторону сердитый взгляд. — Повторяю, я уже достаточно взрослая и вовсе не ребенок.
— Я и не говорю, что ты ребенок. Женевьева, ты любишь Жан-Пьера?
Она не отвечала, и я продолжила:
— А он тебя?
Она кивнула.
— Он сказал мне, что из-за этого папа отсылает его.
— Понятно, — медленно произнесла я.
Она горько рассмеялась.
— Всего лишь в Мермоз. Я убегу с ним. Я не останусь здесь, если он уедет.
— Это Жан-Пьер предложил?
— Что вы все выпытываете? Вы тоже против меня.
— Нет, Женевьева. Я на твоей стороне.
Она вскочила и посмотрела на меня.
— Правда?
Я кивнула.
— А я думала, нет, потому что… потому что я считала, что вам он тоже нравится. Я ревновала, — простодушно призналась она.
— У тебя нет причины ревновать, Женевьева. Но ты должна быть благоразумной. |