Встав ногами на ветку, он высматривал наверху следующее удобное местечко.
– Стойте! – решительно повторила я. – Не то будет хуже!.. Вы ведь знаете, что я – Чалыкушу… Деревья – это мое царство, и я не переношу, когда кто‑нибудь вторгается в него.
– Какой странный разговор, Феридэ…
Действительно, разговор был очень странным.
Мне пришлось невольно взять шутливый тон. Приготовившись лезть еще выше, если Кямран не остановится, я сказала:
– Вам известно, что я вас просто обожаю! Поэтому будет очень неприятно, если мне вас придется спустить с дерева. Весьма печально, когда молодой человек, читавший пять минут назад любовные стишки, начинает вдруг кричать не своим голосом: «Помогите, помогите!..»
Слово «помогите» я произнесла, громко смеясь и подражая голосу Кямрана.
– Сейчас мы встретимся! – воскликнул Кямран, не обращая внимания на мои угрозы, и продолжал карабкаться вверх по веткам. Страх сделал его смелым и проворным.
Казалось, мы играли на дереве в горелки. Кямран приближался, а я лезла все выше и выше, ветви становились все тоньше и тоньше… Внезапно я подумала, что можно спрыгнуть на забор и убежать. Но тогда я рисковала сломать себе руку или ногу. Тогда не мой кузен, а я сама плакала бы и стонала.
Однако ни за что на свете мне не хотелось встречаться с Кямраном на дереве. Пришлось пойти на хитрость.
– А нельзя ли узнать, – спросила я, – почему это вам так хочется поговорить со мной?
Маневр удался. Кямран сразу же остановился и серьезно сказал:
– Мы с тобой шутим, Феридэ, а вопрос очень серьезный. Я боюсь тебя.
– Вот как? Чего же тебе бояться?..
– Боюсь, будешь болтать.
– Разве это не то, что я делаю каждый день?
– Боюсь, что на этот раз твоя болтовня будет не совсем обычной…
– А что чрезвычайного произошло сегодня вечером?
Кямран устал, выбился из сил. Не заботясь уже больше о наглаженных брюках, он сел на ветку. Вид у него был подавленный, унылый, но он все еще пытался шутить.
Мне не было жалко Кямрана, просто я не могла его больше видеть и хотела как можно скорей остаться одна.
– Успокойся. Поверь мне, бояться нечего. Ступай сейчас же к гостям. Неудобно.
– Ты даешь слово, Феридэ?.. Даешь клятву?
– Да, и слово и клятву… Что хочешь.
– Могу ли я верить?
– Мне кажется, надо поверить. Я уже не ребенок.
– Феридэ…
– Да и откуда мне знать, чего ты боишься? Что я могу разболтать? Я сижу одна на дереве…
– Не знаю, но я почему‑то не верю…
– Говорят тебе! Я уже выросла и стала совсем взрослой. Значит, надо верить. Ступайте, мой дорогой кузен, не волнуйтесь, есть вещи, которые видит ребенок, но молоденькая девушка ничего не заметит. Идите и успокойтесь.
Испуг Кямрана, кажется, сменился удивлением, он непременно хотел меня увидеть и упрямо тянул голову вверх.
– Ты как‑то совсем по‑новому говоришь, Феридэ… – сказал он.
Боясь, что мы так и не кончим разговора, я закричала, притворно гневаясь:
– Ну довольно… Будешь тянуть – возьму слово назад. Решай сам.
Угроза подействовала на Кямрана. Медленно и неуверенно ища ветки ногами, он спустился с дерева и, стесняясь идти в ту сторону, куда убежала Нериман, зашагал вниз по саду.
* * *
После этого происшествия счастливая вдовушка перестала появляться у нас в доме. Что касается Кямрана, то, я чувствовала, он побаивается меня. Всякий раз, возвращаясь из Стамбула, он привозил мне подарки: то разрисованный японский зонтик, то шелковый платок или шелковые чулки, то туалетное зеркало сердечком или изящную сумочку… Все эти безделушки больше предназначались взрослой девушке, чем проказливой девчонке. |