Будь сейчас весна или лето, можно было бы перенести больную в сад, и тогда все было бы почти как в Ле-Бо. Но стоял ноябрь, дни выдавались один сумрачней другого, над стенами замка клубился туман. Год шел на убыль, а вместе с ним угасала и Санча. В конце концов Элеанора, и та поняла, что дни сестры сочтены.
Это осознание было для королевы страшным ударом. Больше всего на свете она любила свою родню, и мысль о том, что младшая сестра скоро покинет бренный мир, наполнила ее сердце глубокой грустью.
Элеанора сидела у окна и смотрела на унылый пейзаж, вполне соответствовавший ее настроению. Голые ветви деревьев бесприютно сникли под серым небом. Пожухлые тростники покрывали болотистую низину рыжим покрывалом, а там, где было посуше, серели сплошные заросли чертополоха. До весны было бесконечно далеко, и в душе королевы угнездилась безысходная тоска.
Санча слабела на глазах. Элеанора оставалась рядом с ней до последнего мига, зная, что своим присутствием облегчает сестре предсмертные страдания.
Санчу похоронили с подобающими почестями, отпевал ее дядя Бонифас. Ричард, находившийся в это время в Англии по делам, даже не соизволил появиться на похоронах супруги. У него были какие-то коммерческие дела в Лондоне.
Элеанора хотела, чтобы Санчу проводили в последний путь пышно и торжественно, как подобает сестре английской королевы.
Генрих не стал спорить. Поскольку Ричард, судя по всему, не собирался возмещать расходы на похороны, король объявил, что за все заплатит его казна.
Недовольные обвиняли государя в том, что он нарушает Оксфордские соглашения – такое название получил договор, заключенный между королем и парламентом в Оксфорде в 1258 году. Члены парламента разработали реформу церкви и устройства королевского двора с тем, чтобы хоть как-то ограничить разбазаривание государственной казны. Затем к соглашению был добавлен еще один существенный пункт: король должен был запретить иностранцам селиться на английской территории, а также изгнать тех чужеземцев, кто успел здесь угнездиться. Народ считал, что увеличение налогового бремени объясняется именно засильем пришельцев.
Король и не думал соблюдать условия договора. Он пускал деньги на ветер, по-прежнему привечал чужеземцев, и в конце концов предводители знати во главе с Симоном де Монфором решили положить этому произволу конец.
Для Генриха настали тяжелые времена. Он уже не осмеливался появляться за пределами королевского дворца без сопровождения хорошо вооруженной охраны. Король жаловался, что бароны натравливают простолюдинов на своего монарха.
Король частенько вспоминал, как его дед, Генрих Второй, в такую же горькую пору приказал написать картину, где подросшие орлята клюют старого орла, своего отца. Эта аллегория должна была изображать Генриха Второго и его взбунтовавшихся сыновей. К счастью, у нынешнего Генриха раздора со своими детьми не было. Нет ничего хуже, когда внутри семьи начинаются распри. Прискорбный эпизод с наследником благополучно разрешился, и козлом отпущения оказался завистливый Глостер, ревнивый противник Монфора. Эдуард – добрый сын, да и остальные дети любят своего отца. Достаточно вспомнить, на какую хитрость пошла Маргарет, обманула и собственного мужа, и его министров, лишь бы погостить под отчим кровом.
Если бы не проклятые изменники, бунтующие против законного короля! О, ненавистные бароны, возглавляемые человеком, который лишил Генриха сна и покоя – Симоном де Монфором!
Однажды король молился в Вестминстерском аббатстве и, проходя по галерее, увидел, как один из монахов пишет картину, изображающую обитель. Король остановился и залюбовался работой художника. Мастер с невероятным искусством сумел изобразить фактуру серых каменных стен.
– Хорошая работа, Вильям, – похвалил король.
Художник просиял и поклонился.
– Я вижу, ты настоящий мастер. |