|
Коконнас приветствовал обеих женщин с таким изяществом, словно он раскланивался в гостиной. В ответ на это обе женщины замахали мокрыми от слез платочками. Кабош дотронулся пальцем до плеча Коконнаса и многозначительно взглянул на него. — Да, да! – сказал пьемонтец и повернулся к своему другу. — Поцелуй меня, – сказал он, – и умри достойно, ото будет совсем не трудно, мой друг, – ведь ты такой храбрый! — Ах! – отвечал Ла Моль. – Для меня не велика заслуга умереть достойно – ведь я так страдаю! Подошел священник и протянул Ла Молю распятие, но Ла Моль с улыбкой показал ему на ковчежец, который держал в руке. — Все равно, – сказал священник, – неустанно просите мужества у Того, кто Сам претерпел то, что сейчас претерпите вы. Ла Моль приложился к ногам Христа. — Поручите мою душу, – сказал он, – молитвам монахинь в монастыре благодатной Девы Марии. — Скорей, Ла Моль, скорей, а то я так страдаю за тебя, что сам слабею, – сказал Коконнас. — Я готов, – ответил Ла Моль. — Можете ли вы держать голову совсем прямо? – спросил Кабош, став позади коленопреклоненного Ла Моля и готовясь нанести удар мечом. — Надеюсь, – ответил Ла Моль. — Тогда все будет хорошо. — А вы не забудете, о чем я просил вас? – напомнил Ла Моль. – Этот ковчежец будет вам пропуском. — Будьте покойны. Постарайтесь только держать голову прямее. Ла Моль вытянул шею и обратил глаза в сторону башенки. — Прощай, Маргарита! – прошептал он. – Будь благосло… Ла Моль не кончил. Повернув быстрый, сверкнувший, как молния, меч, Кабош одним ударом снес ему голову, и она покатилась к ногам Коконнаса. Тело Ла Моля тихо опустилось, как будто он лег сам. Раздался оглушительный крик, слитый из тысячи криков, и Коконнасу показалось, что среди женских голосов один прозвучал более скорбно, чем остальные. — Спасибо, мой великодушный друг, спасибо! – сказал Коконнас, в третий раз протягивая руку палачу. — Сын мой, – сказал Коконнасу священник, – не надо ли вам чего-нибудь доверить Богу? — Честное слово, нет, отец мой! – ответил пьемонтец. – Все, что мне надо было бы Ему сказать, я сказал вам вчера. С этими словами он повернулся к Кабошу. — Ну, мой последний друг палач, окажи мне еще одну услугу, – сказал он. Прежде, чем стать на колени, Коконнас обвел площадь таким спокойным, таким ясным взглядом, что по толпе пронесся рокот восхищения, лаская его слух и теша его самолюбие. Коконнас взял голову Ла Моля, поцеловал его в посиневшие губы и бросил последний взгляд на башенку, затем опустился на колени и, продолжая держать в руках эту горячо любимую голову, сказал Кабошу: — Теперь моя очере… Он не успел договорить, как голова его слетела с плеч. После удара нервная дрожь охватила этого достойного человека. — Хорошо, что все кончилось, – прошептал он, – бедный мальчик! Он с трудом вынул золотой ковчежец из судорожно стиснутых рук Ла Моля, а затем накрыл своим плащом печальные останки, которые тележка должна была везти к нему домой. Зрелище кончилось; толпа разошлась. Глава 11. БАШНЯ ПОЗОРНОГО СТОЛБА Ночь только что опустилась на город, еще взволнованный рассказами о казни, подробности которой, переходя из уст в уста, омрачали в каждом доме веселый час ужина, когда вся семья в сборе. |
