— Да расслабься ты, не буду я тебя убивать… И деньги верну. Даже сейчас половину верну… — Из воздуха возникли толстенькие пачечки баксов и легли на стол. — А вторую половину, считай, я у тебя заняла.

— Конечно, конечно, об чем речь, — суетливо согласился тот.

— Расслабься, я сказала. Деньги я действительно верну. И ни тебя, ни подругу твою не трону. Мне сейчас помощь нужна. Не обижу… Или так: если мне сейчас поможешь, когда-нибудь и я — тебе. А помощь невидимки может быть незаменимой.

— Соглашайся, соглашайся, — выказывая чисто женскую дальновидность (или жадность?), затараторила Амалия. А Гога, видно, действительно, наконец, расслабившись, развел руками:

— Могла бы и не спрашивать, Маруся… Дай-ка, я хоть потрогаю тебя.

Секунду поколебавшись, Маша опустилась на колени возле дивана, взяла в свою ладонь гогину руку, положила ее на свое лицо.

Тот, убеждаясь в ее материальности, ощупал нос, губы, волосы, прошелся по шее, груди (по старой памяти Маша позволила ему это), затем улыбнулся наконец-то искренней, почти счастливой улыбкой и неожиданно заставил Машу покраснеть, заявив с причмокиванием:

— Хороша, чертовка!

— Хороша Маша, да не ваша, — несмотря на испуг, ревниво проворчала Амалия.

— Вот-вот! — строго сказала Маша, но и сама почувствовала, что голос ее прозвучал как-то уж слишком тоненько. Неубедительно.

Довольно хохотнув, Гога окончательно успокоился:

— Ладно, Маруся. Чего тебе надо-то?

Помолчав, Маша ответила:

— Понимаешь, Гога… меня никто не арестовывал.

— Так это не ты, что ли? — ткнул пальцем Гога в бумажку на стене.

— Вроде, я… Только не было меня там… Вот в этом я и хочу разобраться.

— Ясненько, — покивал Гога, — ясненько… — И вдруг обернулся к «Мышонку»: — Ты бы поесть собрала, а? У нас все-таки гость. Она, хоть и невидимая, а кушать тоже хочет…

Действительно, два батончика «Сникерс» за сутки — не самая сытная пища.

…"Мышонок" уютно повизгивал, наблюдая за тем, как в пустоте над столом исчезают куски мяса жареного под сметанным соусом, хлеб и ломтики овощей из приготовленного ею салата. (Только теперь Маша смогла по достоинству оценить Гогин выбор подруги жизни: готовила Амалия отменно.) «Мышонок» повизгивал, а Гога и Маша, то и дело перескакивая на захватывающие воспоминания, говорили о том, что и где им предстоит делать.

Собственно, Маша и сама толком не понимала, какую именно помощь она ждет от Гоги. По большому счету, ей просто нужен был ХОТЬ КТО-ТО. Одиночество, отсутствие близких людей угнетало ее. А теперь, прочтя эту газетную вырезку, она растерялась и вовсе… Да что там вырезка! Гога сказал ей:

— Как тебя менты повязали, я сначала-то по телику увидел, в «новостях»… Я сам-то тебя только раз в жизни видел, да и то — мельком, когда Прорву покоцали. Али-Бабе позвонил, а он телевизор не смотрел. Так я потом пол дня перед телеком сидел, все ждал, может, повторят, чтобы на видик записать. И повторили! Я Али-Бабе запись показал, он говорит: "Маруся. Никакой ошибки…" Тут-то у меня чуток и отлегло от сердца…

— Ну спасибо!

— А ты как думала? Я как узнал, что они Кису твоего пришили, так, думаю, все — хана нам всем.

— Жив он… Да и не в этом дело… А запись у тебя не сохранилась, скорее, не спросила, а констатировала она.

Гога хлопнул себя по лбу:

— Точно! Есть!

Информационный сюжет об ее аресте был совсем коротким: за кадром звучал комментарий журналиста, почти дословно совпадающий с газетным текстом, а на экране мелькали какие-то люди, милицейские машины, роскошное фойе какого-то учреждения… И вот через это-то фойе и волокли ее двое спецназовцев — к дверям, на улицу.