Я открыла дверь.

— Спасибо тебе, Дэниел, — сказала я и скрылась за дверью раньше, чем меня потянуло броситься к нему в объятия.

Зима 1557/1558 года

В декабре Кале наполнился слухами, что поверженная французская армия ожила, пополнила свои ряды и начала двигаться к границам английских владений вокруг города. Это породило подозрительность, и любой торговец, годами приезжавший в Кале на рождественскую ярмарку, нынче воспринимался как шпион. Все понимали: французы хотят отомстить англичанам за Сен-Кантен. Но, видно, они забыли, что Кале невозможно взять ни с суши, ни с моря. Зато можно подорвать защитные сооружения вокруг города. Вместе со слухами появлялись страхи. Говорили о ловких французских саперах, способных прорыть подземные ходы под крепостными стенами. Боялись, что враги подкупят гарнизон и солдат на фортах. И все же вера в неприступность крепости Кале пока что превосходила страхи и домыслы. Разве Филипп может проиграть? Он — блестящий полководец. Под его командованием — цвет английской армии. Горожане убеждали друг друга, что французами движет полное отчаяние. Пусть только сунутся — Филипп устроит им второй Сен-Кантен.

Меж тем слухи о наступлении французов обрастали подробностями. К нам в лавочку пришла женщина и предупредила нас с Мари, чтобы мы понадежнее спрятали книги и все ценное.

— А тебе-то что прятаться? — спросила я Мари. — Даже если французы захватят Кале, они же твои соотечественники.

Ее круглое лицо было совсем белым.

— Я не совсем француженка, — призналась она. — Мой дед был чистокровным англичанином.

— Да ты успокойся, — сказала ей я. — Мне совершенно все равно, какой ты национальности.

Знала бы эта простодушная девушка о моем происхождении! Мари не отличалась наблюдательностью и не умела рассуждать, иначе бы ее давно удивило, откуда у англичанки Ханны Грин смуглая кожа, черные волосы и темные глаза. Когда я волновалась, у меня появлялся испанский акцент.

— Тебе все равно, а французам будет не все равно, — возразила Мари. — Я знаю эту женщину. Она из моей деревни. А ее предупредила подруга. Она бежала в Кале. Здесь все-таки надежнее.

Неизвестная мне женщина была первой из нарастающего потока беженцев, устремившихся в город. Они не представляли, где будут спать и что есть, но надеялись на толщину крепостных стен.

Купеческое сообщество, почти целиком управлявшее городом, подыскало беженцам здание и сумело заблаговременно закупить провиант. Тогда же городские власти предупредили всех молодых и здоровых мужчин и женщин, чтобы те готовились помочь в отражении неприятельской осады. Почему-то считалось, что осада будет непродолжительной, поскольку сзади по французам ударят английская и испанская армии. Горожан призывали не бояться, не поддаваться панике, но быть готовыми.

Той же ночью неожиданно пал форт Нёле — один из восьми фортов, охранявших подступы к городу. Потеря могла бы считаться незначительной, однако Нёле стоял на реке Ам и управлял шлюзами, которые при угрозе нападения должны были заполниться морской водой и превратиться в непреодолимые рвы. Теперь, когда форт Нёле оказался в руках французов, можно было рассчитывать лишь на оставшиеся форты и крепостные стены. Мы лишились первой линии обороны.

На следующий день гремели пушки. По городу пронесся слух, что пал еще один форт — Рисбан, прикрывавший вход во внутреннюю гавань. Это было тем более странно, что форт Рисбан построили совсем недавно, а затем дополнительно укрепили. Теперь гавань оказывалась доступной для французского вторжения, и все английские корабли, горделиво покачивавшиеся на якоре, могли быть захвачены в любой момент.

— Что нам делать? — спросила перепуганная Мари.

— Мы потеряли всего два форта из восьми, — нарочито спокойным голосом сказала я, пытаясь скрыть собственный страх.