Я не успела даже прокричать ей свое благословение. Горло наполнилось едким дымом горящих домов. Снова дым, вечно преследующий меня в кошмарных снах и видениях. Мне стало нечем дышать — дым успел проникнуть в легкие. Он щипал ноздри и ел глаза. Я без конца вытирала глаза, но их опять застилало слезами.

Пронзительный вопль заставил меня остановиться и поднять голову. С парапета вниз спрыгнул горящий человек. Его задело зажигательной стрелой. Она и сейчас торчала у него в спине, успев воспламенить кафтан. Оказавшись на мокрой земле, несчастный принялся кататься, пытаясь сбить пламя. Ноздри уловили знакомый запах — запах паленого человеческого тела. Крик тоже был знакомым: так кричали гибнущие в огне еретики.

Я бросилась бежать, сама не зная куда, только бы не чувствовать удушающего смрада живого факела. Мне хотелось найти Дэниела, очутиться в его доме. Сейчас его дом казался мне единственным надежным местом среди всего этого хаоса. Но к его дому нужно было еще пробиться, не угодив под ноги обезумевшим толпам жителей, несущимся в сторону гавани, и под ноги солдат, еще пытавшихся оборонять город. Вслед за пешими по узким улочкам неслись всадники. Они еще надеялись заставить французов отступить.

В одном месте я едва втиснулась в щель между домами. Промешкай я хоть мгновение, меня бы зацепило амуницией всадников и швырнуло под копыта их лошадей.

Улица, где стоял дом Дэниела, была совсем близко отсюда. Но вначале требовалось пересечь рыночную площадь, превратившуюся в человеческий водоворот. Какой-то отчаянный трубач играл и играл боевой сигнал «К оружию!». Я не видела, как умерла моя мать. Я только знала, что она умирала, как святая: без проклятий палачам и плевков в их лица. Зато я видела, как готовилась встретить смерть королева Мария, тогда еще принцесса. Я помнила ее верхом на лошади, во главе стихийно собранной армии. Она готовилась сражаться, не зная, останется ли жива. Мне вдруг стало стыдно. Ну что я прячусь в норе, точно крыса, боясь пересечь эту площадь? Я выскользнула из укрытия и, пригибаясь, побежала вперед, уворачиваясь от ног и копыт. Я была уже у самого начала улицы, где стоял дом Дэниела, когда дорогу мне преградил очередной отряд всадников. Я подняла голову и вдруг увидела их знамя. Мятое, заляпанное грязью, со следами крови. Но я отчетливо разглядела на нем медведя с обрубком древесного ствола.

— Роберт Дадли! — во все горло завопила я.

Ближайший ко мне всадник решил, что я спрашиваю, где найти их командира.

— Он впереди. Как всегда.

Я развернулась и бросилась обратно. Теперь я ничего не боялась. Я ухитрялась протискиваться между лошадиными боками и повторяла:

— Пропустите меня, сэр. Пропустите. Мне спешно нужно к Роберту Дадли.

Все это превратилось в подобие сна наяву. Крупные лошади и всадники в доспехах сливались воедино, превращаясь в кентавров. Металл их доспехов сверкал под неярким зимним солнцем. Лиц я не видела — их скрывали такие же сверкающие шлемы. Но ослепительнее всего солнце играло на измятых и продырявленных щитах. Некоторые всадники (наверное, те, кто помоложе) ударяли по щитам древками копий. Это была странная музыка, «цимбалы войны».

Я добежала до головы колонны и вновь увидела знамя со знакомым гербом. А рядом со знаменосцем…

— Мой господин! — во всю мощь легких заорала я.

Голова, скрытая шлемом, повернулась в мою сторону, но опущенное забрало мешало ему увидеть меня. Тогда я сорвала с головы шапку, тряхнула волосами и снова крикнула:

— Мой господин, это же я — шутиха Ханна!

Рука в кольчужной перчатке подняла забрало, однако и сейчас я не видела его глаз. Всадник остановил лошадь, покорно замершую под его властной рукой. Он наклонился в мою сторону. Я чувствовала его цепкий взгляд, такой же острый, как верхушка его шлема.

— Мисс Мальчик?

Это был его голос, голос моего господина, голос богочеловека.