– Ты такая влажная, Поппи, – пробормотал он в ноющий сосок. – Мне нравится. Сильно.

Откровенность его слов не смутила и не шокировала меня, я могла только постанывать, пока его пальцы двигались медленными, ленивыми кругами.

– А еще нравится, как быстро ты отзываешься на мои прикосновения. – Он куснул кожу на другой груди, поглаживая большим пальцем вокруг чувствительного местечка. – Хочешь, чтобы я кое-что сделал?

– Да, – задыхаясь, проговорила я.

Кастил в ответ нажал на комок нервов. Я вскрикнула, выгибаясь под его рукой, и почувствовала, что уже тону. Когда его рот снова сомкнулся на моей груди, он просунул в меня палец. Я испустила сдавленный крик, и больше не осталось места для мыслей о давно минувшей ночи, или для беспокойства о быстро приближающемся утре. Сердце бешено колотилось в груди.

Он двигал палец туда-сюда, подняв голову. Я не могла видеть, но знала, что он смотрит. Наблюдает за своей рукой между моих раскинутых бедер. Знала, что его взгляд прикован к тому, что он делает, к тому, как я поднимаю бедра навстречу его руке. Он наблюдал, когда засунул еще один палец в тугую влажность. Мои глаза опять закрылись, и я знала, что именно это он хотел сделать тогда, в кладовке. Я сдалась влажному жару, и темноте, и беззаконности его прикосновений.

Кастил застонал, когда я прижала бедра к его руке.

– Вот так. – Его голос прозвучал хрипло. – Скачи на моих пальцах.

Я так и сделала, качаясь на его руках, и беспорядочные движения все усиливались. Напряжение, все еще болезненно-незнакомое, нарастало и нарастало, пока не показалось чрезмерным.

– О боги, я не могу…

Я прижала бедра к кровати.

– Можешь. – Он продолжал, засовывая пальцы в меня. – И будешь.

Ощущения становились чрезмерными, слишком мощными, и сбежать было невозможно. Он изогнул пальцы глубоко внутри меня, и в мою кровь хлынула лава. Я подумала, что точно сейчас загорюсь.

– Вот так. – Его голос был сиплым и невнятным.

Я прикусила нижнюю губу, а напряжение накручивалось все туже и проникало глубже. Я зарылась лицом в изгиб его руки. Он коснулся губами моей щеки и прижал большой палец к тугому комку нервов. Мои бедра поднялись с кровати, и все напряжение раскололось.

Это походило на молнию в венах. Самая сладчайшая агония раскидала мои мысли. Он убрал пальцы, и по мне прошла затухающая волна облегчения. Удовлетворенная и ошеломленная, я безвольно лежала в изнеможении. Кастил притянул меня к себе и накрыл меня – нас – одеялом. Под моей щекой ровно билось его сердце.

Сердце, которое я не так давно пронзила кинжалом.

Кастил крепко прижал меня к себе, поглаживая вверх и вниз по позвоночнику. Не знаю, понимает ли он, какой покой доставляют его близость и прикосновения. Наверное, понимает и потому остался в этой комнате, зная, что я могу разбудить его в любой час ночи. Были и другие комнаты, гораздо более спокойные, не с таким проблемными кроватями, но он остался здесь. Он держал меня, успокаивал мои издерганные нервы после того, как прогнал прочь навязчивый ужас ночи, которую я хотела забыть. Он помог забыть, заменив страх и беспомощность наслаждением и блаженством, и сделал это, ничего не взяв взамен.

Я опять уснула, провалилась в темноту, где я была просто Поппи, а он всего лишь Хоуком.

* * *

Мы уезжаем.

В Атлантию.

Казалось, прошла целая вечность, а не всего несколько часов после тех темных сокровенных мгновений среди ночи, когда у меня сбивалось дыхание.