Изменить размер шрифта - +
Верующие приходят, когда сами пожелают, поодиночке или с родными, приносят незатейливые дары и не через молитву, а через посредство безмолвной медитации вступают в общение с тем или иным божеством, героем или аватарой бога.

Этот прелестный храм был окружен садом, полным роз, жасмина и тех огромных ярких цветов, которые не имеют имени на моем или твоем языке, ибо они растут лишь в тех местах, где всегда тепло и нет недостатка в воде. В небольшом пруду цветы лотоса раскачивались под порывами вечернего ветра на уходящих глубоко под воду стеблях, и их тени колебались, пересекаясь с серебристыми и золотыми блестками игравших под водой карпов. Среди кустов и внизу у подножия пальм пели и свистели, порхали и важно расхаживали птицы с прекрасным переливчатым оперением. Одни из них – размером с палец ребенка, другие огромные, гордо раскрывавшие веером свой яркий, нарядный хвост.

К одной стене сада примыкал павильон. На полу его были разложены тюфяки, набитые хлопком. Они предназначались для путешественников и паломников, однако прежде, чем мы отошли ко сну, к нам явились смуглые девушки с глазами газелей, закутанные в розовые и изумрудно‑зеленые шелка. Они принесли нам пиалы с рисом и приправленными пряностями овощами, а также пирожные с гашишем – наша доля в приношениях, доставшихся Ганеше. Девушек сопровождал небольшой оркестр. Музыканты играли на ребеках и особых барабанах в виде горшков, девушки танцевали, звеня серебряными бубенчиками на руках. Гибкие, плавные движения, полные жизни и, должен признать, соблазна. Танцовщицы, особенно те из них, кто постарше, охотно подсаживались к понравившимся им гостям, вступали в легкую беседу, флиртовали и, если все слаживалось, тут же и отдавались на шелковых простынях, покрывавших наши тюфяки.

 

Глава пятая

 

Я проснулся на рассвете и позавтракал спелыми плодами манго и хлебом с пряностями – еду мне оставили возле тюфяка. Умывшись над мраморной раковиной, вделанной в заднюю стену павильона, я попрощался с храмовыми служительницами и двинулся вниз по широкому, усаженному пальмами бульвару в Императорский квартал. Вскоре я оказался во все более сгущавшейся толпе людей, спешивших на площадь. В центре площади было устроено каменное возвышение со стороной более чем в сто шагов и высотой в тридцать локтей. В граните, из которого была сооружена эта платформа, посверкивали зеленые кристаллы. Тонкие ткани и драгоценные камни украшали постамент, со всех сторон к нему крепились пока еще не зажженные факелы. По пути я разговорился с юношей, чья скромная одежда и бритая голова в сочетании с горделивым выражением лица навели меня на мысль, что я имею дело с только что посвященным жрецом какого‑либо культа.

На урду – различные народы общаются здесь на этом языке – молодой человек объяснил мне, куда все спешат, и меня настолько заинтересовал его рассказ, что я, прислушиваясь, последовал за ним до центральной площади с подготовленной к празднику платформой, вместо того чтобы свернуть в Императорский квартал.

– Сегодня, – говорил мой спутник тихим, мелодичным, однако отнюдь не лишенным мужественности голосом, – сегодня первый из девяти дней праздника Маханавами, знаменующего конец сезона дождей. Люди собираются заранее, надеясь занять на площади лучшие места, откуда можно будет любоваться прекрасным представлением, которое начнется с наступлением темноты. – Тут юноша принялся подробно описывать предстоявшее празднество и процессию танцоров, выставляемых каждым из городских кварталов. Я же пока внимательно изучал его наружность.

На вид ему было лет двадцать или чуть более; невысок, но хорошо сложен этого не могло скрыть даже его свободное одеяние, – длинные пальцы, изящные ладони и ступни. Круглая голова была обрита не наголо, ее покрывал короткий ежик волос, а посреди, от лба к шее, бежала дорожка более длинных волос, заканчивавшаяся коротеньким хвостиком.

Быстрый переход