Большие темные глаза глубоко сидели под густыми сросшимися бровями, порой их взгляд сосредотачивался на некоем отдаленном или, быть может, внутреннем видении, но затем вновь оживал и сиял радостью и готовностью любить. Голос, как я уже сказал, был глубок и мягок, ни одной резкой ноты.
Я посетовал, что пропущу зрелище или, во всяком случае, окажусь на самом краю площади, поскольку большую часть дня мне придется провести в поисках князя Харихары Раджа Куртейши, однако мой новый друг настаивал, чтобы я пошел вместе с ним и посмотрел, какое место он займет в толпе, тогда вечером я смогу разыскать его и к нему присоединиться. Он обещал, что, как только выберет себе удобный наблюдательный пункт, он укажет мне, как пройти к тому дворцу, вернее, к той части дворцового ансамбля, где я сумею найти князя. Я полагал, что мне предстоит подать прошение об аудиенции и пройти через различные препоны и формальности, которыми знатные люди обычно ограждают себя от докучливых посетителей, но мой спутник сообщил, что в Виджаянагаре подобные трудности мне не грозят. Все члены императорской семьи и первые среди его советников и придворных каждый день по многу часов посвящают приему просителей. Быть может, мне придется долго ждать своей очереди, но в любом случае еще до наступления темноты я смогу поговорить с князем.
По пути я расспрашивал своего проводника обо всем, что удивило меня в увиденном сегодня. Две особенности праздничной толпы поразили меня: во‑первых, зажиточные, хорошо одетые люди свободно общались с работниками, ремесленниками и крестьянами, а во‑вторых, я нигде не замечал солдат, вооруженной стражи, должностных лиц, силой водворяющих порядок. Как отличалось это от известной мне Индии, сохранившей свои обычаи и под властью ислама! Ни каст, ни жестких правил, определяющих положение человека согласно его профессии или происхождению, ни надменной гордыни, объявившей многие группы людей неприкасаемыми.
Мой новый знакомый, его звали Сириан – сообщил мне, что река Кришна (она протекала на севере страны, и Тунгабхадра была ее притоком) является не только границей между Виджаянагарой и султанатами Бахмани, но также южным пределом, до которого много веков назад распространилось вторжение арийцев. Немногочисленные, но воинственные и хорошо вооруженные арийцы навязали покоренному населению Центральной и Северной Индии законы, согласно которым только сами завоеватели и их потомки получали право владеть землей и оружием и отправлять священные обряды. Со временем эти законы были освящены в качестве традиции браминов, то есть беспощадная система угнетения превратилась в дарованный богами мировой порядок. Тем не менее к югу от Кришны под властью дравидских царей, а ныне при благодатном правлении династии Дева Раджа сохраняются прежние обычаи.
– Так что же такое индуизм? – спросил я, пытаясь скрыть свое невежество. Юноше все, что он мне рассказывал, казалось само собой разумеющимся.
– Прежде всего, – сказал он, – это слово из языка парси, а не из дравидского языка. Арийцы переняли нашу религию, и потому в наших верованиях и обрядах есть теперь много общего. Мы чтим одни и те же образы божества Вишну, Шиву, их супруг и детей, – однако часто мы называем их другими именами, а главное, не наделяем такой жестокостью, как арийцы. В их пантеоне мужское и женское начало поменялись местами – ведь мы‑то чтили богиню, особенно в облике прекрасной Парвати, превыше мужских божеств. Кроме того, мы поклоняемся духам местности, деревьев, источников, времен года, и большинство из них также принадлежат к женскому началу. Сам я являюсь приверженцем культа Рати, мчащейся верхом на лебеде, ее супруга, бога любви Камы, Сканды верхом на павлине и Сарасвати – это богиня музыки и мудрости.
– Ищете ли вы союза с божеством и духовного совершенства путем реинкарнации?
– Ни в коем случае! – с отвращением воскликнул Сириан. |