Бритэни со всей поспешностью заверила Дова в том, что ей слишком небезразлична его душа, поэтому она не будет настаивать. Тонкий намек Дова на то, что ее загробная жизнь может оказаться слегка небезоблачной, мгновенно отрезвил Бритэни, и она погрузилась в безмолвие, которому позавидовал бы монах, давший обет молчания. Не говоря ни слова, Бритэни провела Дова к своему «мазерати» и отъехала от аэропорта. Дов изо всех сил старался вести светский разговор, но тема его монолога не слишком сильно отклонялась от основного курса, а основной курс заключался в том, как жутко он страшится мстительного и всевидящего демона Пимлико и его адской супруги, королевы демонов Белгравии.

Он как раз добрался до краеугольного камня доктрины своей «веры», а именно до вот такого постулата: «Ты проклят, если сделаешь, а если не сделаешь, все равно проклят», когда Бритэни въехала на стоянку возле высоченного здания со множеством шпилей. Сияло стекло, сверкала хромированная сталь, мигали неоновые цветы лотоса. Вывеска высотой в два этажа извещала о том, что это — Безмятежная Обитель Непрерывного Подсчета Очков. Бритэни резко затормозила, выпрыгнула из машины и опрометью бросилась к Храму, даже не оглянувшись. Дову показалось, что он расслышал сдавленные рыдания.

— Дзынь! — сказал Амми. — Наказание в виде пятнадцатиминутной прочистки ауры за неспровоцированное дерганье за цепочку. Зачем тебе понадобилось внушать бедной девочке, будто ты поклоняешься демонам? Разве ты не мог просто сказать ей, что ты — республиканец? Для нее это прозвучало бы примерно так же.

— Я вовсе не утверждал, что поклоняюсь демонам. Я сказал ей, что до смерти боюсь их, — возразил Дов. — Если бы ты не просто болтался у меня на шее, а слушал повнимательнее, то ты, пожалуй, обратил бы внимание на то, что я ни словом не обмолвился о том, кому или чему я поклоняюсь.

— Кроме себя, любимого? — уточнил Амми, выгнув дугой серебряную бровь.

— Послушать тебя, так выходит, что это плохо. — Дов расправил плечи. — А я считаю, что ничего дурного нет в том, чтобы быть прихожанином номер один в Первой Церкви Меня.

— Я вовсе не собираюсь отчитывать тебя за то, что у тебя здоровая самооценка... — начал было Амми.

— Эй! Потише! Уж мне-то ты лучше не говори ничего насчет здоровой самооценки. Это же как наркотик. А потом придется основательно ауру чистить.

— Здорово, очень здорово, — оскорбленно выговорил амулет. — И я еще старался сказать человеку приятное... Ну ладно, все, проехали. Ты — самовлюбленный, наглый эгоцентрист, и если у тебя еще не вывихнулось плечо из-за того, что ты себя то и дело похлопываешь по спинке, то уж точно у тебя очень скоро треснет позвоночник из-за того, что ты все время пытаешься лизнуть собственную з...

— Брат Дов! — Звук теплого, густого, гортанного голоса скатился вниз по ступеням и окатил Дова волной горячего масла. — Мы ожидали вас. Войди и будь нашим гостем, если такова в эти мгновения цель твоей жизни.

Дов устремил взгляд на циклопическую беломраморную лестницу, ступени которой, казалось, были приобретены оптом из набора под названием «Нетерпимость». На верхней ступени этой высоченной лестницы в синей шелковой тунике, с венком из свежесрезанных гардений и в головном уборе из перышек колибри стоял преподобный Ассорти.