Узнав, что отъезд отложен, Иорник явился к герцогу и попросил разрешения отлучиться.

— Я хочу, — сказал он, — отправиться к ледникам, которые возвышаются в двух милях от нас и через которые нам придется перебираться, чтобы посмотреть, нельзя ли их обойти. Это бы значительно облегчило нам продвижение вперед.

— Хорошо, Иорник. Ты молодец! — похвалил его Фредерик. — Я чрезвычайно доволен тобой и твоим товарищем и по окончании экспедиции щедро вознагражу обоих.

— Спасибо, господин. Вы очень добры к Иорнику.

— Поезжай и возьми мои легкие сани и моих собак; они гораздо быстрее твоих.

— Да, господин.

— А когда вернешься, не забудь сейчас же доложить мне обо всем.

Спустя несколько минут лучшая упряжка герцога Норландского стояла перед палаткой эскимосов.

Внутри палатки Густапс и Иорник готовились в дорогу.

Иорник был обыкновенный эскимос с кожей темно-коричневого цвета, с широкими ноздрями приплюснутого носа и узкими щелочками глаз.

Товарищ его натирал себе лицо медвежьим салом для предохранения от мороза. Но даже за этим занятием он не снял с головы мехового капюшона, и разглядеть его лицо было трудно. Зато руки без перчаток поражали белизной, так характерной для всех рыжих людей.

— Ну теперь мы можем ехать, — сказал немой.

— Тише, тише! — предостерегающе зашептал Иорник. — Нас могут услышать.

— С каких пор стал ты таким трусом? — продолжал Густапс. — Кому бы пришло в голову подслушивать нас?

— Вы смеетесь, — возразил с упреком эскимос, — а Иорник боится. Тот большой человек, которого зовут Гуттором, постоянно следит за нами. Быть может, он и сейчас проник сюда…

Иорник оглянулся с крайне испуганным видом, вызвавшим улыбку на губах Густапса. В самом деле, палатка была так мала, что Гуттор при своем гигантском росте не только не мог бы в ней спрятаться, но и вообще с трудом поместился бы в ней.

После этого разговора два эскимоса вышли из палатки и сели на сани. Шесть лапландских собак, понукаемые бичом, дружно взяли с места и потянули. Скоро они скрылись вдали.

Из снежного сугроба, окружающего палатку, выползла человеческая фигура.

Это был Гуттор.

Два часа тому назад забрался он в свое снежное убежище и, таким образом, был свидетелем разговора, происходившего между Густапсом и Иорником. Прорезав ножом парусину, богатырь разглядел обоих проводников.

Не было сомнения, угроза опять нависла над экспедицией.

«Надо пойти предупредить Грундвига», — подумал он и попробовал подняться на ноги, но ему удалось только сесть. Ноги не слушались его.

Долгое лежание в снегу, на льду, не прошло для него даром. Все тело закоченело, и он с трудом мог владеть только своими руками.

Богатырь чувствовал, что замерзает.

Лагерь был всего в пятнадцати шагах. Он стал звать на помощь, но буря заглушала его крики.

— О, Боже! — стонал несчастный. — Как это ужасно!.. Умереть здесь и не быть в состоянии предупредить герцога.

Он опять попробовал кричать, напрягая всю силу своих легких, но сам почти не различал своего голоса.

Убедившись в бесполезности своих усилий, он опустился на снег и закрыл глаза, чувствуя, что засыпает, и будучи не в состоянии противиться сну.

В это время дверь станции распахнулась и кто-то позвал:

— Гуттор!.. Гуттор!..

Но Гуттор не слышал.

Метель засыпала снегом его бесчувственное тело.

Глава XII

Гуттор воскресает

— Скажите, доктор, он умер? — встревоженно спрашивали Фредерик и Эдмунд.