Костанди. Муж и жена. У них маленький ребенок, вряд ли они ночью будут лазить по крышам, хотя… она — с ребенком, он — на крыше! Очень просто.

Буйковы. Нонсенс! Буйковы на крыше! Держите меня, я падаю… да их же и не было тогда, они даже на представление не успели.

Шестая гримерка… да черт же побери, кто в шестой?

То, чем я занималась, было отвратительно. Я методично подозревала людей в преступлении. Я искала причины — и, что ужасно, находила их. И Мухаммедовы, и Костанди, и Яшка, и Буйковы живут очень даже небогато. Они все со дня на день ждут тарификации. А пока получают чуть ли не по пять рублей за выступление. Это — гроши. То есть, может, для простого человека — и не гроши, но у цирковых особые траты. Они, во-первых, постоянно ездят в Москву, в главк, а если не будут ездить — то тарификации никогда вообще не будет, и отправят работать не в хороший город, а в какую-нибудь Тьмутаракань, и в хороший, выездной коллектив они не попадут. Вот оболтус Гаврилов не очень-то в Москву ездит — так и за границу не попадает, а номер у него классный. Любаня, наверно, еще и потому уходит от Гаврилова, что с ним за границу не разбежишься. А потом — реквизит и костюмы. Их должна оплачивать дирекция, но обычно артисты шьют за свои деньги — так всякой волокиты меньше. Ну, большой групповой номер — тот, конечно, государство одевает и обувает. А солисты сами крутятся. И с этой точки зрения самый опасный, наверно, прибабахнутый Яшка. Он готовит номер экстра-класса, ему пьедестал нужен с какими-то лампочками и электрифицированный, ему эскизы костюмов нарисовали — космический скафандр, наверно, дешевле обойдется.

Наверно, Гаврилов прав, не наше дело искать вора, пусть его милиция ловит, наше дело — выручить Любаню. Но ведь интересно все-таки…

В конце концов я узнала ее телефон. А звонил Гаврилов, потому что я категорически отказалась. Я не представляла себе, что скажу ей. И поэтому он устроил мне настоящий допрос. Не знаю, понял ли он, что там, в макаровской комнате, происходило на самом деле. Но это, в конце концов, уже не так важно.

— Позовите, пожалуйста, Ирину Логвинову, — сказал официальным голосом Гаврилов. И она ответила, что Логвинова у телефона.

— Здравствуйте, Ирина, — продолжал Гаврилов. — Я звоню вам по довольно странному делу. Видите ли, речь пойдет о Николае Макарове, извините, но я случайно оказался в курсе ваших дел и забот… Ближе к делу? Ладно. Видите ли, у меня есть племянница, своеобразная девица, да… Семнадцать лет, и все такое… Она там, в театре, в каком-то клубе состоит… знаете? Ясно…

Он прикрыл трубку и прошептал мне: «Она от вашего клуба в нечеловеческом восторге!»

— Ну вот, Ирина, извините, я не знаю, как по отчеству… Хорошо. Моя племянница и еще две такие же театралки были в гостях у Макарова. Да, втроем… Наверно, ему было просто неловко послать их к чертовой бабушке, извините… И племянница забыла там одну довольно ценную вещь — золотой кулон. Откуда я знаю? Баловались девчонки, меряли по очереди, не заметили, как оставили где-нибудь под чайником… А этот кулон племянница взяла дома без спроса. Естественно, обнаружили, скандал, рев, все такое… Она — в театр, а Макаров уехал на съемки. Тогда она побежала ко мне. Извините, уже пришлось кое-когорасспросить, чтобы выйти на вас… Ведь вы нам поможете? Нужно только попасть в комнату к Макарову и взять кулон… да, конечно, только в вашем присутствии!

Я поняла, что у нее действительно есть ключ от квартиры, и на меня накатили противоречивые чувства: с одной стороны, это было великолепно, а с другой — значит, у них с Макаровым все очень серьезно… И теперь хоть ясно, почему его за полгода трижды показывали по телевизору.