От этой мысли мне стало кисло.

Но тут уж я ничего не могла поделать. И Светка с Алкой тоже.

Попив кофе, я вернулась к себе в приемную. Там уже остались одни Буйковы. Они подарили мне шоколадку.

Шоколад мне противопоказан, он еще калорийнее, чем булочки. Но мне стало вдруг так грустно из-за Макарова, что я не могла удержаться. Стресс всегда отступает перед калориями.

Видя мою пасмурную физиономию, Буйковы осторожно спросили, не случилось ли чего, здорова ли я, и вообще. Они добрые, душевные, и хотела бы я, чтобы моя родная мать, увидев, что я хожу, повесив нос, спросила, здорова ли я. Она в таких случаях гонит меня выносить мусорник или мыть посуду.

И меня осенило.

— Очередная чушь, — ответила я. — Задержалась у подруги, не смогли вызвать такси, пришлось переночевать. А мама не верит, что я была в компании. Она бог весть что думает и сейчас явится разбираться в цирк.

— Почему же в цирк? — удивился Буйков.

— Потому что мы были в цирковой гостинице, — объяснила я. — А для нее что цирковая гостиница, что притон пьянства и разврата — одно и то же. Я не придумываю, это ее слова.

— Всякое бывает, — уклончиво сказал Буйков. — Ритуля, поможем девочке? Прикроем ее своими широкими плечами?

Он приосанился. В эту секунду я безумно любила его. Он мне годился в дедушки, но ведь дедушек тоже любят! У меня их два. Одного я вообще никогда в жизни не видела, а второй приезжал к нам три года назад, и что-то у них с мамкой никакой семейной идиллии не получилось. Да и какая там идиллия, когда пришлось жить в одной комнате втроем. А меня те дед и бабка даже никогда к себе не приглашали.

— Прикроем, — согласилась Рита Степановна. — Скажем, что Юля была у нас, пила чай и слушала наши истории. А потом мы ее уложили спать. Так, Юленька?

Я от радости даже не смогла ответить, а только закивала, как Санька, когда он попрошайничает.

— Когда твоя мама должна прийти? Сейчас? — спросил Буйков. — Ну, попробуем ее подождать. Немножко времени у нас еще есть. А если не дождемся — пусть подойдет перед представлением, мы ей все подробно обрисуем.

И они уселись рядом с моим столом, он — напротив, а она — возле меня.

— Но это еще не все, — сказала Буйкова. — У тебя еще какое-то беспокойство. Ну, давай, рассказывай. Я же вижу.

— Любаня, — призналась я. — Я сама не своя из-за Любани. Ее же подозревают, у нее эту сережку чертову нашли! А я знаю, что она ничего не брала!

— И мы знаем, — поддержал Буйков. — Милиция в конце концов разберется. Конечно, нервотрепка… Но Любаня еще день, ну, два подергается — и все выяснится. А Кремовской каково? Одним махом — все золото, все камни! Еще удивительно, что ее утром в больницу не увезли.

— Каким это утром? — удивилась я. Я же точно помнила, что истерика с Кремовской случилась вечером, но что она взяла себя в руки и кое-как, на транквилизаторах, отработала аттракцион. А чтобы на следующее утро с ней что-то случилось — я впервые слышала.

— Во вторник утром, — сказала Рита Степановна. — Ведь мы все про эту кражу знали, можно сказать, заранее.

Рот у меня сам собой открылся.

— Что ты пугаешь девочку! — воскликнул Буйков. — Дай лучше я сам расскажу. Смотри, ребенок побледнел!

Рита Степановна осторожно похлопала меня по щекам.

— Этот ребенок так просто не побледнеет, — сказала она. — Смотри, какие щечки хорошие, розовые! И грима не надо.