Но что, если?.. Вывернувшись сквозь пальцы, мысли суетливо разбежались в стороны, избирая иную колею. К свету. Что, если… Что, если Пелл искренен, и его возвращение без задних мыслей… Он повторяд, и не раз, что стремится изменить свою жизнь, что сделает теперь всё, как должно, станет отцом — малышу и супругом — ей. Что если, он подразумевал только это и теперь бредёт наощупь, выбираясь верной дорогой? Мог… может ли он измениться? Могут ли они доискаться любви, что некогда разделяли друг с другом, и возвести что-то на осколках? Что если она уступит и попытается вновь пробудить в нём зачахшие ростки той, давнишней любви? Так ли уж глубоко в ней укоренились былые страхи? Можно ли заново возродить к жизни давние мечты?

Непроизвольно в памяти восстала страсть, коей она некогда пылала к Пеллу, возбуждение, с которым горела каждая клеточка тела от одного его прикосновения — и довольство воссоединений. На долю секунду прежнее тепло поднялось и схлынуло волной, пронесясь от макушки до пяток. Чтобы тут же затухнуть. Размытые, воспоминания эти, об их… слияниях, таяли, разъеденные, словно попорченная временем деревянная резьба под ударами бурь и штормов, оставляя от себя одни лишь сколы да щербины на месте, бывшим когда-то фасадом. Она была без ума от Пелла, он манил и притягивал, безудержно и неодолимо. Но теперь Розмари не могла при каждой мысли о нём не вспоминать и о том, как тот унизил и отшвырнул её ровно использованную вещь. Память эта изнашивала, безжалостно сдирая всякое поверхностное удовольствие, что они когда-то делили, обнажая на свету наивное безрассудство. Нет. Никаких больше девичих глупостей и прочего легкомыслия. Силой она заставила себя взглянуть правде в лицо… Пеллу в лицо, увидеть его настоящего, а не призрака из давних мечтаний.

Он по-прежнему так и стоял позади. Оттого ли, но кожу покалывало, от шеи и к спине, словно тысячью мелких иголочек; и Розмари разрывалась на части между надеждой «коснись, коснись меня снова, Пелл» — чтобы только отвергнуть его притязания с чистой совестью; и мольбой «нет, нет, только не касайся меня опять, Пелл» — чтобы только не развернуться и не рухнуть в его объятия. Сердце учащённо заходилось в бешеных ударах. Рискнув, Розмари осторожно бросила взгляд назад, оборотясь через плечо; но мужчина больше даже не глядел на неё. Взамен он пристально поедал глазами вершину холма.

— Кто-то идёт? — спросила она, проследя за взглядом, — как раз вовремя, чтобы заметить, как скрывается из виду огонёк фонаря.

— Нет, просто проходили мимо, — ответил он. Потом внезапно отрывисто объявил: — Я мог бы сходить в город к вечеру.

Развернувшись, он двинулся обратно, к коттеджу. Розмари с радостью приветствовала его отступление; но этот торопливый отход немало удивлял. Наверняка, Пелл счёл её чересчур омерзительной. Странно было другое: неприятие его всё ещё до боли жалило Розмари. Нет. Не странно. Глупо, что он по-прежнему настолько заботит мысли. Он, Пелл, бросивший их с малышом, уже три года как бросивший на произвол судьбы. Как, как она могла позволить себе тосковать, так страстно желая вновь его… общества, пускай даже за страстью этой крылся, как твердила женщина сама себе, шанс отплатить ему той же болью, что он причинил ей? Она думала, будто с тех пор изрядно поумнела, чтобы попасться на ту же удочку.

Женщина отжала как следует несчастные тряпки и повесила сушиться. Близился вечер. Останется ли Пелл в доме или уберётся-таки в город? Задавшись этим вопросом, она вдруг поняла, что с ужасом предвкушает ещё одну ночь, взаперти, рядом с Пеллом. Да, она могла бы стерпеть кое-как, — верь Розмари, что эта ночь уж точно станет последней.