– Он… Он весь в себе. Я не знаю, когда ему хорошо, а когда нет. Но он пишет. Слышал его последнюю «Ворону»? «Ты сварила кашу смерти, ты, ворона…» – Пат тихо напела начало мелодии, в который раз восхитившись ее красотой.

– Не очень-то весело.

– Но красиво безумно. Он все время на какой-то грани, на перепадах…

– Много травки? Или что-нибудь еще?

– Еще?

– Ну, ЛСД, например. Мы попробовали его вместе у Симона Элбери двадцать восьмого мая того же шестьдесят седьмого. Помню, было воскресенье, и Симон устраивал пати, где всем гостям подсыпал ЛСД в чашки. Мы особо не сопротивлялись, а я даже получил сразу двойную дозу, потому что выпил две чашки. И, знаешь, мир действительно переменился. Солонка превратилась прямо в Собор Шартрез, а решетки на окнах распустились листьями под аккомпанемент Рави Шанкара… Я поэтому и спрашиваю.

– Н-не знаю. – Мысль об ЛСД совершенно парализовала Пат. А как же малыш? Она представила уже изначально изуродованный крошечный комочек внутри себя, и тут же ее вывернул наизнанку приступ мучительной сухой рвоты, поскольку утром она не успела даже допить кофе. Хорошо еще, что Стив держал ее, иначе она просто упала бы на четвереньки.

– Так. Значит, бэби. Вирц, вероятно, совсем свихнулся.

– Но он не против… Совсем не против, я уже сказала ему, он…

С залива порывами дул промозглый ветер, и Пат трясло, как в лихорадке.

– Ладно, едем. Старикан уже давно честит меня на чем свет стоит.

В машине Стив усадил девушку рядом с собой на переднее сиденье, заставил сделать несколько глотков коньяку и молчал всю оставшуюся дорогу. И, только увидев подавляющую весь городок из стекла и красного кирпича виллу Джекоба Эрхаммера, резко бросил машину на обочину.

– Слушай меня, малышка, и постарайся понять. С работой все будет ОК. Делай кантри, фолк, что хочешь. Делай сама, ни на кого не оглядываясь, потому что только через развитие собственного внутреннего мира и его внешнее проявление можно достичь той гармонии, о которой мы все так тоскуем. И пока есть силы, борись за то, чтобы жить в творчестве самостоятельно – какой бы страшной ни была такая борьба. А у Мэта сил для этой борьбы уже не так много. Помни об этом.

Спустя несколько минут над Уилмингтоном бушевала гроза.

* * *

После теплого октября ноябрь выдался на удивление холодный. Снег лег и уже не растаял. Пат, как только выпадало свободное время и отпускали изматывающие рвоты, вставала на лыжи. Отец научил ее кататься еще в четыре года, и теперь вид ровной искрящейся лыжни всегда пробуждал в ней детскую радость, тем более, врач советовал ей ходить как можно больше.

На студии Шерфорд забрал все основные силы для своей программы, действительно предоставив Пат возможность делать собственную передачу. Но поскольку все мало-мальски толковые работники оказались задействованы Стивом, она могла готовить свое не торопясь и рассчитывая только на себя. А ей очень хотелось доказать всем, что то стремление к соединению всех людей одного образа мыслей, которое так ярко прозвучало у ливерпульской четверки, присутствует и в чистой фолк-музыке, какой бы скучной и бесцветной ни считало ее нынешнее поколение американцев.

Правда, Стив каждый день улучал минутку забежать в ее крошечный кабинет и дать пару дельных советов или же просто присылал то старушку Мак-Клар, считавшуюся лучшим редактором на студии и работавшую там едва ли не со времен ее основания, а то и самого Филдмана, оператора от Бога, который здорово помогал Пат с раскадровками.

Перепады настроения Мэта стали еще разительней и глубже. Он то уезжал на неделю в Лейквуд и бродил там по дому, затянутый, как в броню, в черную кожу, сочиняя дьявольски прекрасные песни, то целый день лежал в своей берлоге, заставляя ложиться рядом и Патрицию.