– А это я теперь уже и без тебя знаю.

– Давай-ка выпьем, друг Тихий, – предложил Иван Дмитриевич. – Теперь-то ясно, чего ты шныряешь по миру, то туда, то сюда.

– Наливай! – махнул рукой сид. – Как вы это говорите… семь бед – один ответ, да?

– Ну, вот это речи воина и мужа! – обрадовался хозяин и только-только потянулся под лавку за новым штофом, как сотрапезник его совсем прямо по-собачьи навострил ухо и палец воздел в знак пущего внимания.

– Ты чего это?

– Погоди, Айвэн! Чую, дело у меня сейчас сладится, ради которого твой покой нарушил. Сейчас вернусь, все расскажу и покажу.

С чутьем сидским кто ж спорить будет? Никто.

Диху на плечи накинул доху и вышел, а Иван Дмитриевич подумал и налил себе еще чуток аква виты. Чтобы скрасить ожидание, не более.

Кайлих, дочь Ллира

Зима года, в Землях-над-Холмами именуемого летом Господним 1484-м, выдалась настолько суровой, что даже в сокрытой от глаз людских Стране Холмов ощущалась ее тяжкая поступь. Глубокие снега укрыли зеленые холмы блаженной Эрин, звезды, острые и яркие, как алмазы, сверкали над горами Альбы, морозный туман оседал толстым слоем инея на каменных стенах британских замков. Королевства по обе стороны Пролива притихли, и казалось, что сама земля замерла на полувздохе, завернувшись в снежный покров, будто в саван.

Тяжелый выдался год. Для смертных, конечно.

Здесь, под надежными сводами бруха Кайлих, дочери Ллира, суровому дыханию зимы мира людей противостояло кое-что посерьезнее древних чар. Кайлих хватало собственного огня, причем с избытком, и при желании сида могла бы устроить оттепель половине Альбы. Впрочем, она не желала. Нынче редким путникам не грозят лавины и камнепады, лишь бы не упоминали даже шепотом имя Кайлих, Синей Старухи с Гор, не тревожили ее слух ни проклятиями, ни мольбами.

Пусть себе живут. Не до них.

Кайлих потерла виски и с едва заметным усилием стерла с клубящейся живой поверхности Дымного зеркала тот облик, в котором изредка шутки ради являлась смертным обитателям гор и долин Альбы. Едва прикрытое растрепанными прядями длинных белых волос костлявое тело с пустыми мешками иссохших грудей, болезненно-выпуклым животом и суставами, распухшими от старческих недугов. Синюшная кожа, желтые искривленные ногти и бородавки конечно же. Ходячие по горным тропам неупокоенные мертвецы, чьей повелительницей считают Синюю Старуху, и те краше. Это если не рассматривать лицо, которое… О! Ни у бриттов, ни у скоттов в языках не найдется слов, чтобы описать его! Даже самые сладкоголосые из Народа Холмов утратили дар речи, когда Кайлих показалась в этом облике на пиру меж кострами Самхайна. Отважная Маха метнулась в поисках копья, грозная Бадб выругалась по-гойдельски, и даже Морриган каркнула что-то неодобрительное. В общем, ни эти вырожденцы, именующие себя Благим двором, ни даже сиды двора Неблагого шутки Кайлих не оценили. Ну и пусть их! Пусть их всех! Все равно того, ради которого дочь Ллира примеряла устрашающий облик Горной Старухи, не было среди блестящего собрания Народа Холмов. Только лишь для наглых глаз Диху, сына Луга предназначался этот наряд, только лишь для него – предателя, отступника, неверного! Чтобы ужаснулся, чтобы устрашился, чтобы, как говорят в Эрине, «иссохли его почки доблести».