Хоуп — моя самая дорогая подруга. В молодости она была профессором английской литературы в Кембридже и до сих пор сохранила ту твердость взгляда и почти военную манеру слегка наклонять голову в знак согласия, хотя она уже пятнадцать лет, как ослепла, и ее ни разу никто не навещал с того дня, как она здесь поселилась. При этом с головой у нее все в порядке — на самом деле, мозгов у нее побольше, чем бывает у большинства людей от рождения; кроме того, она ухитряется — при весьма небольшой помощи с моей стороны, ибо сама-то я прикована к инвалидному креслу, — всегда держаться на должном уровне, сохраняя и достоинство, и чувство юмора, а без них, как я уже говорила, в таком месте, как это, не выжить.

Раньше мы с Хоуп считались «благонадежными». Но теперь отношение к нам изменилось: после нашей прошлогодней эскапады в Лондон мы у начальства под строжайшим наблюдением, почти как в гестапо. Дежурный в вестибюле стережет выход, второй дежурный охраняет стойку с телефоном во избежание всяких неприятностей — вдруг одна из нас вздумает нарушить правила и проговорит по телефону больше положенных пяти минут в неделю.

Келли, та блондинка с низким IQ, давно уже у нас не работает. На ее место попечители назначили генерального менеджера, который, по сути дела, должен управлять всем на свете. Теперь это молодая женщина по имени Морин, весьма крупного телосложения, довольно умелая, вот только разговаривает она с нами, обитателями «Медоубэнк», довольно странно — с этакой безжалостной веселостью, которая отнюдь не способна скрыть металлический блеск ее равнодушных маленьких глазок, обильно подкрашенных синими тенями.

Остальные сотрудники обязаны Морин полностью подчиняться. У нас есть толстая Клэр, болтливая Дениза, Печальный Гарри, который никогда не улыбается, стажерка Хелен, веселый Крис (наш с Хоуп близкий друг) и эта новая девица Лоррен, которая вечно курит в комнате отдыха для персонала и без спроса пользуется духами Хоуп — между прочим, «Шанель № 5». Крис — единственный, кто по-человечески с нами разговаривает, — считает, что все эти новые назначения нас коснуться никак не должны. А у самого вид озабоченный и далеко не такой веселый, как прежде, и поет он нам теперь редко; а на днях я заметила, что он вынул из уха свою серьгу в виде золотого кольца.

— Морин моя серьга не понравилась, — признался он, когда я его об этом спросила. — Мне уже вынесли одно предупреждение, и я не хочу, чтобы меня уволили: мне работа очень нужна.

Ну, нам-то  об этом известно. Видите ли, Крис однажды попал в беду, нарушил закон, и теперь должен быть особенно осторожен. Нет, ничего серьезного — просто он попал в дурную компанию, и ему не повезло. Девять месяцев тюрьмы за кражу со взломом, затем принудительные общественные работы, а затем вроде бы снова на волю с чистой совестью. Но чистая у тебя совесть или нет, только подобный «хвост» тянется за тобой вечно. Даже теперь, годы спустя, Крис все еще не может ни завести кредитную карту, ни сделать заем, ни даже просто открыть банковский счет. И все это теперь занесено в компьютер, в особый файл, а такие люди, как Морин, всегда такие файлы читают, хотя, казалось бы, они в первую очередь должны читать в душах людских.

В прошлом месяце был День матери, а у Хоуп в этот день настроение всегда неважное, хотя она никогда этого не показывает. Просто я слишком давно ее знаю, вот и замечаю такие вещи. Ее дочь Присцилла живет в Калифорнии и писем матери никогда не пишет, хотя время от времени присылает ей открытки — дешевенькие, с плохой печатью, — и я вслух читаю их Хоуп, позволяя себе в нужных местах делать маленькие поэтические вставки.