Пока они шли к стоянке и к машине Ребуса, Чарли шествовал впереди.

Заложив руки за спину и запрокинув голову, он определенно делал вид, будто на него надели наручники. Играл он неплохо, на них оборачивались, кто‑то обозвал Ребуса ублюдком. Впрочем, это было так привычно, что инспектор удивился бы гораздо больше, если бы ему пожелали счастливого пути.

* * *

– А нельзя купить пару таких снимков? – спросил Чарли, рассматривая фотографии, запечатлевшие его рисунок.

Комната для бесед со свидетелями была покрашена и обставлена намеренно мрачно, но Чарли расположился так вальяжно, словно собирался здесь поселиться.

– Нет. – Ребус зажег сигарету. Чарли он закурить не предложил. – Итак, зачем ты нарисовал это?

– Потому что это красиво. – Чарли продолжал рассматривать фото. – Вы не согласны? Символ, полный глубокого смысла.

– Как давно ты знаком с Ронни?

Чарли передернул плечами и в первый раз взглянул в сторону магнитофона. Перед началом разговора Ребус спросил, не возражает ли он, если его показания будут записаны. В ответ Чарли только пожал плечами, а теперь, казалось, задумался.

– Около года, наверное. Да, конечно. Я познакомился с ним во время первой сессии. Тогда я начал интересоваться настоящим  Эдинбургом.

– Настоящим Эдинбургом?

– Ну да. Не тем, что состоит из волынщиков на крепостном валу, Королевской Мили и памятника Скотту.

Ребус вспомнил сделанные Ронни фотографии замка.

– Я видел фотографии на стене в комнате Ронни.

Чарли посмотрел на него, прищурившись.

– А, эти… Он воображал себя фотографом, собирался стать профессионалом. Щелкал эти идиотские кадры для туристских открыток. Это увлечение, как и остальные, продолжалось недолго.

– У него был неплохой фотоаппарат.

– Что? А, аппарат. Да, его гордость.

Чарли скрестил ноги. Ребус не отрывал взгляда от его глаз, но юноша продолжал изучать снимки пентаграммы.

– Так что ты начал говорить о «настоящем» Эдинбурге?

– Староста Броди и Уэверли [2] , Холируд и Скала Артурова трона. – Чарли снова оживился. – Все это показуха для туристов. А я всегда догадывался, что под этой мишурой должна быть какая‑то другая, темная жизнь. И я начал искать ее в жилых и заброшенных кварталах: Вестер‑Хэйлз, Оксгангз, Крэгмиллар, Пилмьюир.

– Ты начал бродить по Пилмьюиру?

– Да.

– То есть сам стал туристом?

Ребусу случалось видеть подобных искателей приключений, любителей посмаковать чужую жизнь на дне города, но обычно эти люди, очень ему неприятные, бывали постарше и посостоятельней Чарли.

– Я не турист! – Собеседник Ребуса дернулся, как форель, заглотившая крючок. – Я ходил туда, потому что мне там нравилось и я нравился им. – Голос его помрачнел. – Там я чувствовал себя дома.

– Нет, молодой человек. У вас есть большой собственный дом и родители, переживающие за вашу университетскую карьеру.

– Чушь!

Чарли встал, оттолкнув стул, подошел к стене и прижался к ней лицом. Ребус подумал, уж не собирается ли он стукнуться головой о стену, а потом заявить, что полиция применяет крутые методы воздействия. Но нет, Чарли просто хотел прислонить щеку к чему‑то холодному.

В комнате действительно было душно. Ребус, давно снявший пиджак, теперь закатал рукава и потушил сигарету.

– Ну ладно, Чарли.

Внутреннее сопротивление юноши, видимо, ослабло. Пора было переходить к вопросам.