Бугго сильно пообносилась, лоск недавней выпускницы сполз, как дешевая позолота, и осталось только то, чем она была на самом деле. А что это – Хугебурка определить не успел, поскольку был вырван из созерцания.
– У! – проговорил сипловатый, но вполне дружеский голос над самым ухом Хугебурки. – Как статус?
Шершавая теплая рука скользнула по ладони Хугебурки, желтые глаза на смуглом лице близоруко прищурились.
– Стабильно, – сказал Хугебурка. – Глотнешь?
Незнакомый космоволк хлебнул из бутыли, обтер губы, еще раз глотнул и вернул злягу Хугебурке.
– Антиквара не видел? – спросил он, озабоченно озираясь.
– Кого?
– Калмине Антиквара. Купили с Уфели слайдборд за семь сотен с полбочкой экю, давно мечтали… Звали покататься – я отказался, представляешь? – на сорок втором парасанге в сторону Орясины отказал правый тормозной – Уфели всмятку – Антиквар с костылями…
И, бормоча на ходу, куда-то ушел, растворяясь в разноцветной мешанине лиц, звуков, бликов, мелькающих световых пятен…
– Кто это? – спросила Бугго, когда Хугебурка приблизился к ней и поставил стаканы на столик.
– Понятия не имею.
Они молча разлили злягу. Вечер для них начался и все длился и длился, принося в бар все новых и новых людей, которые входили, обтирая дождь с мокрой шерсти и встряхиваясь, и сразу же вплетали свои голоса в тугое вязание здешнего воздуха, и все пестрее становилось вокруг, и наконец настало то мгновение, когда из замысловатой пестроты потянулась единственная нить, простая и чистая, и вот эта-то нить и была истиной, а названия у нее не было.
* * *
В самый глухой час ночи, когда все огни погасли и ненадолго возникла усталая тишина, Бугго поскреблась в номер к Хугебурке. Плохо соображая, он накинул на плечи одеяло и поплелся к двери.
– Господин Хугебурка… – расслышал он глухой голос своего капитана. – Я умираю.
Хугебурка распахнул дверь, и Бугго повалилась прямо на его руки.
– Что?.. – невнятно спросил он, втаскивая ее в комнату и на ходу задевая локтем панель освещения.
Бугго вся тряслась, лицо у нее распухло – из вздутых зеленовато-белых подушек щек торчал только кончик носа, да еще высовывались краешки белых тонких ресниц.
Хугебурка положил ее на кровать, чуть отошел и уставился изучающе. Потом приблизился, тронул распухшую щеку пальцем. Ненадолго осталось углубление в тугой подушечке, потом оно медленно исчезло, выправилось.
– Больно? – спросил Хугебурка.
– Ничего не чувствую, – плачуще сказала Бугго.
Из-под реснички с трудом выбралась раздавленная слезинка. Хугебурка машинально вытер ее ладонью. Бугго всхлипнула.
– Ну, – сказал Хугебурка, проводя рукой по ее волосам. – Ну, ну.
– Может, это от зляги?
– Нет, – твердо ответил он. – Мы ведь пили из одной бутылки.
– Все равно. Я женщина. Женщины чувствительнее.
– Тогда вас бы разнесло еще месяц назад, – резонно возразил Хугебурка.
– А если накопилось в организме?
– Нет, госпожа капитан, – повторил Хугебурка. |