|
Он чувствовал это, как чувствовал души своих детей, когда те были младенцами. А теперь еще вспомнилось, что как то раз он ощутил это в детстве, стоя однажды летним утром у дерева в саду. Основой всего было глубоко подсознательное движение, никогда не достигающее пределов явного восприятия. Теперь оно проявлялось более внятно. Почти не напрягаясь, Олоф мог уловить, что Луиз Курель тесен лифчик, и бретелька режет левое плечо. А Аннелиз скинула под столом туфли, потому что ей нравится ощущать босыми ногами толстый, мягкий ковер. Обе они завидовали Сельме Бенгтссон. Аннелиз просила, чтобы он остался, поскольку ей хотелось быть рядом с ним. Луиз полагала, что он находит ее привлекательной как женщину и переспит с ней, если будет такая возможность. А вот чувства Сельмы его настораживали. Ее буквально лихорадило; она с трудом перебарывала желание протянуть руку и коснуться его под столом. Она видела фотографию Джелкй с детьми, но ей было все нипочем. Сейчас она подумывала: а не переселиться ли в Лондон? Не попроситься ли к Фалладе на работу? Ее устраивало быть любовницей, на большее она не претендовала. Но про себя она таила мысль со временем разлучить их с Джелкой. В этом отрешенном упорстве было что то жестокое, непреклонное, настораживающее. Капитан попробовал вчитаться в мысли Гейерстама, но из этого ничего не вышло. К нему у Карлсена влечения не было, поэтому ум графа оставался как бы заперт. То же самое и в отношении Фаллады. В его мыслях смутно ощущалось напряжение, но когда Карлсен попытался проникнуть глубже, контакт, похоже, прервался. Олоф еще задумал определить, находится ли вампирша по прежнему в нем, вытягивая энергию. Опыт прошлой ночи дал понять, как можно пронаблюдать ее присутствие. Судя по всему, ее не было. В таком случае, почему его тянуло к женщинам, сидящим за столом? От догадки похолодело сердце: потому, что их хочет он сам. Для себя, не для нее. Сердце яростно забилось от приступа тошнотворного страха. Тут Карлсен вспомнил, что собирался поделиться на этот счет с Гейерстамом, и от сердца малость отлегло. Аппетит сошел на нет, поэтому Карлсен был только рад, когда завтрак закончился. – Я обычно прогуливаюсь по берегу, или гребу к заливчику на той стороне, – сказал Гейерстам. – Вы вдвоем не желаете присоединиться? – Разумеется, – ответил Фаллада. – Можно, мы тоже? – спросила Сельма Бенгтссон. – Пожалуй, нет, моя хорошая. У нас будет беседа. Вы пока приступайте к занятиям. Хлынувшее разочарование было таким сильным, что Карлсен чуть было не вмешался. Выходя из столовой, он чувствовал на спине ее взгляд, зовущий, умоляющий оглянуться и подарить улыбку; но сознавал он и то, что две других тоже пристально смотрят ему вслед. Он вышел, не обернувшись. Воздух был теплым, ласковым; пахло весной. Жизненное поле девушек теперь не выбивало капитана из равновесия, и Карлсен чувствовал себя лучше. На солнечном свету он снова воспрял духом – восторг был неистовым, почти болезненным. Как только они скрылись в ельнике, Карлсен спросил: – Можно здесь где нибудь присесть? Мне надо кое о чем сказать. – Вон там есть скамья, – указал Гейерстам. В нескольких сотнях метров в озеро впадал небольшой ручей. – Он бежит с вершины холма, – пояснил хозяин. – Мы зовем его «родник Святого Эрика». По преданию, Святой Эрик провел ночь в молитвах на вершине, в хижине отшельника. На следующий день он повел свою дружину биться с финнами. А еще через день из под земли пробился ключ – знак, что его молитвы были услышаны. На том месте, где ручей сливался с озером, в стволе огромного вяза была выдолблена грубая скамья. Карлсен сразу же заговорил – торопливо, словно боясь, что его перебьют: – Этой ночью было что то странное. Ко мне в комнату пришла мисс Бенгтссон. – Что же в этом странного, дорогой мой капитан? – озорно улыбнулся Гейерстам, приподняв брови. |
