— Он сейчас… Он ушел…

Ректор ткнул пальцем в направлении, примерно соответствующем старым кварталам.

Брайар потребовалась вся сила воли, до последней унции, чтобы не врезать мальчишке по лицу; на то, чтобы удержаться от крика, ее уже не хватило.

— Как он туда попадет? И что намерен делать, когда переберется через стену и ему нечем станет дышать, а вокруг не видно ни зги…

И снова Ректор поднял руки и нашел в себе достаточно мужества, чтобы приблизиться к ней на шажок:

— Мэм, не нужно кричать. Прекратите.

— …и ни одной живой души, кроме недобитых трухляков, бродящих за стеной, они схватят его и убьют…

— Мэм! — прервал ее парень, почти гаркнул и едва не нарвался на пинок. Но тирада на какой-то миг захлебнулась, а ему только этого и надо было. — Там живут люди!

Воцарилось молчание. Наконец Брайар переспросила:

— Что ты сказал?

Он задрожал как осиновый лист и в который раз начал пятиться, пока не уперся плечами в стену.

— Там живут люди. За стеной.

Она сглотнула:

— Сколько?

— Не очень много. Но больше, чем можно подумать. Те, кто о них знает, называют их Дохлыми, потому что для остального мира они все равно что мертвы.

— Но как?.. — Она неверяще покачала головой. — Невозможно. Такого просто не может быть. В городе не осталось воздуха. Нечего есть, никакого солнца, никаких…

— Ну, право слово, мэм. Вот мы с вами тоже солнца не видим. А что до воздуха, то они кое-что придумали. Законопатили несколько зданий и закачивают его через верхние этажи — с нашей стороны стены, там воздух вполне годится для дыхания. Если вы хоть раз обходили стену целиком, то должны были заметить трубы в дальней части города.

— Но зачем им это надо? К чему такие ухищрения? — И тут в ее голове мелькнула жуткая мысль, тут же сорвавшаяся с губ: — Только не говори мне, что они не могут выбраться!

Ректор издал нервный смешок:

— Нет-нет, мэм. Могут. Просто они… — Он пожал плечами, насколько позволяла поза. — Остались, и всё.

— Почему? — В ее голосе уже звенела истерика.

Паренек опять принялся ее успокаивать, поводя руками: говорите тише, ни к чему нам волноваться.

— Одни не захотели оставлять свои дома. Другие не успели эвакуироваться, а кое-кто понадеялся, что газ сам собой рассеется.

И все же что-то он утаивал: это чувствовалось по вернувшейся к нему нервозности.

— А остальные? — подсказала Брайар.

Голос парнишки упал до хриплого шепота:

— Дурь, мэм. Откуда она вообще берется, по-вашему?

— Перегоняют из газа, — проворчала она. — Нашел дуру!

— Я вовсе вас дурой и не считаю, мэм. Но откуда люди берут сам газ, не задумывались? Знаете, сколько тошнотки делают у нас на Окраине? А навалом, вот сколько. Куда больше, чем можно получить, вываривая дождевую воду.

Про себя Брайар с неохотой признала, что и в самом деле грешила на дождь и на отходы очистной станции. Кажется, никто толком не знал, куда деваются емкости с концентрированной отравой, когда уезжают на «передержку». Ее давно одолевали подозрения, что их потихоньку выкрадывают и тем или иным способом сбывают, однако Ректор утверждал иное:

— И гадость, которую вы у себя на заводе выцеживаете из грунтовых вод, тоже ни при чем. Я тут знал одного химика, он как раз подумывал наложить на нее лапу, но ничего не вышло. Сказал, пользы от нее никакой — чистый яд.

— А желтуха, значит, получше будет?

— Желтуха, ох ты господи! — ухмыльнулся он, сопроводив богохульство насмешкой.