— Я постою, — коротко ответил Ракоци, взглянув на молодого доминиканца. Было в нем что-то неприятно знакомое… Но что? «Двенадцатая ночь!» — мелькнуло в мозгу, и Ракоци вспомнил. Палаццо, гости, банда погромщиков, Лоренцо, побелевший от гнева. Этот молодчик возглавлял тогда шайку приверженцев Савонаролы.

Положение осложнялось.

— Вы — Жермен Ракоци, так? Наследник богоотступника Франческо да Сан-Джермано?

Ракоци покачал головой.

— Я бы не стал этого утверждать. Франческо да Сан-Джермано — мой дядюшка, это факт. Богоотступник он или нет — я не знаю. Что до наследства, то Синьория не подтвердила пока что мои права.

Пожилые монахи вновь озабоченно переглянулись.

— Ваши ответы на наши вопросы покажут, насколько ваши притязания основательны, — нахмурился молодой монах.

— И каким же образом? — Ракоци вскинул брови. — Вы ведь — не Синьория, а Синьория — не вы.

— Меня зовут фра Марио, я из рода Спинатти. — Молодой доминиканец впился в задержанного изучающим взглядом.

Ракоци, выпятив подбородок, спросил:

— Вы хотите представиться? Вы много о себе полагаете, молодой человек.

Подобной реакции юноша явно не ожидал. Он подскочил на месте, задыхаясь от ярости, потом взял себя в руки и выпалил обвиняющим тоном:

— На вас сапоги синей кожи! С высокими каблуками!

Ракоци с нарочитым испугом вскинул правую ногу и воззрился на свой сапог.

— Да, и что же с того?

Фра Марио хищно осклабился.

— И вы были в них в день очищения, когда на площади горели костры!

— Вполне возможно, — согласился Ракоци, ставя ногу на место.

— Я знаю, что вы были в них. Вас там видели.

Ракоци пожал плечами.

— Но я и не пытался скрываться.

— Зачем вы пришли туда? — вопросил фра Марио, едва сдерживая торжество. Он полагал, что припер иноземца к стенке.

— Боюсь, по той же причине, что и многие горожане. Мне хотелось в последний раз полюбоваться картинами Боттичелли. — Ракоци знал, что играет с огнем, но надеялся, что эта игра отвлечет их от тем, представляющих для него прямую угрозу.

— Флорентийцы пришли туда, чтобы распроститься с тщеславием, — заявил фра Марио.

— В самом деле? Тогда почему же многие плакали, глядя, как пылают творения великого мастера?

Он надменно воззрился на Марио, ожидая ответа.

— Они плакали потому… потому что сердца их исполнились радости, освободившись от бремени скверны… Людям свойственно плакать в значительные моменты…

Марио замолчал. Он злился. Чужеземец вновь выиграл в споре, заставив его обороняться. Следовало перейти в наступление, и молодой доминиканец наклонился вперед.

— Значит, вы признаете, что похитили эти картины?

— Какие картины?

— «Семелу» и «Персефону». — Глаза фра Марио заблестели. Противник ушел в оборону. Еще секунда, и он будет смят.

— Разве их похитили? — спросил Ракоци невозмутимо.

— Да. И вы прекрасно об этом знаете!

— Разумеется… с ваших же слов. — Ракоци заметил замешательство на лицах старших монахов и почувствовал облегчение. Но торжествовать победу было еще рано. — Я рад, — добавил он, — что у кого-то хватило храбрости их украсть!

Признание ошеломило доминиканцев, на что, собственно, Ракоци и рассчитывал. Фра Марио нервно забегал возле стола, потом резко остановился.

— Вы сами это сказали! — вскричал растерянно он.