Подружки проходили мимо особняка художника, когда Анька, не поборов соблазна уесть Верку как бы невзначай бросила:

- А Костя все равно сюда ходит.

- Подумаешь, если бы я захотела, папенькина дочка уже давно бы от него отлипла.

- Ну да, - недоверчиво фыркнула Анька.

- Научить? Проще простого. Она ведь с гонором. Только намекни, что Костя не знает, как от нее избавиться, она его тут же турнет. А дальше - дело техники.

- Но ведь это неправда.

- Если ты такая честная, парня тебе не видать как своих ушей. Иной раз без хитрости не обойдешься, поняла?

- Все равно нехорошо. Ей же обидно будет.

Верка взглянула на подругу, будто та сморозила величайшую глупость, и, повертев пальцем у виска, сказала:

- Ну ты вообще пыльным мешком стукнутая. Кого жалеешь? Запомни: в любви жалости нет, тем более к сопернице. А слабо, я сама к ней схожу? - подначила она Аньку.

- Зачем? У тебя ведь со Стасом любовь.

- Ну и что? Пускай немножко поревнует.

Анька кляла себя за то, что затеяла этот разговор. Кто ее тянул за язык? Оставалось надеяться, что Верка сболтнула просто так и на самом деле к дочке художника не пойдет.

Ника пыталась заполнить вакуум времени чтением или рисованием, но взбунтовавшееся воображение безрассудно рвалось к Косте. Где он? С кем? Что делает? Ожидание длилось все дольше, а часы встреч становились все короче. Как назло,  неподалеку снимали кино, и три дня Костя с другими ребятами пропадал на площадке. Он заскочил только на минутку, чтобы объяснить, почему исчез, и Ника опять осталась одна. Она ненавидела свои беспомощные, бесполезные ноги! Зачем они ей, если она не может пойти, куда захочет, и быть вместе с остальными? Как бы она ни старалась стать одной них, жизнь безжалостно все расставляла на свои места. Она вечно оказывалась изгоем.

Июль плавно перекатил в август, и лето стремительно понеслось к сентябрю, сжимаясь, как шагреневая кожа. Ника, подобно скупцу, чахнувшему над златом, считала дни  до конца дачного сезона, когда ей придется расстаться с Костей, а судьба уже готовила для нее новый удар.

Косте предстояла поездка в город. Он знал, что Нику новость не обрадует, поэтому откладывал сообщение до последнего. Наконец, когда дальше тянуть было некуда, он нехотя объявил:

- Послезавтра мамин двоюродный брат с дочкой приезжают из Новгорода. Придется с ней по городу таскаться, достопримечательности показывать.

- Ты уезжаешь? - Ника задала бесполезный вопрос, хотя знала ответ, чувствовала каждым оголенным нервом.

- Всего на неделю, - успокоил ее Костя.

- На целую неделю, - печально усмехнулась Ника. - Для нас с тобой часы идут с разной скоростью. Мы вообще стали видеться реже. Теперь я тебе не так нужна.

Ника дала себе зарок не упрекать Костю, но помимо воли горечь, неотступно мучившая ее, облачившись наконец в слова, выплеснулась наружу.

Костя и сам чувствовал себя предателем, потому что после примирения с Мишкой не особенно засиживался у Ники, но его больно задело, что в ее словах была доля правды.

- Ну ты даешь! Выходит, я к тебе хожу, чтобы время убить? На безрыбье вроде как и рак рыба. Так по-твоему? - с обидой произнес он.

- Не знаю.

Ника отчаянно хваталась за любую соломинку, способную удержать на плаву ее веру в то, что она не была для Кости лишь суррогатом, заменителем друга.

- Нормально. Она не знает! - взорвался Костя.

- Прости, я не должна была этого говорить. Но я не могу притворяться и делать вид, что мне безразличен твой отъезд. Мне тебя очень не хватает. Ты даже сам не знаешь как, - она отвернулась, пытаясь справиться с подступившими слезами.

- Ну, ты чего? Обиделась, что ли? - Костя осторожно потеребил ее за плечо.

Ника боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть его руку.