— За этой штукой что-то есть? — спросил Квиллер. Он поднял один угол тяжелого гобелена и не увидел ничего, кроме чистой стены. Тем не менее Коко издал довольный крик. Квиллер поднял угол выше и кот, счастливо завопив, бросился на стену.

— Подожди минутку.

Квиллер сходил за электрическим фонариком и посветил между гобеленом и стеной. Ему открылся край дверного проёма как раз в том месте, где Коко нюхал, тёрся и выражал голосом своё возбуждение.

Квиллер с трудом протискивался между тяжелым гобеленом и стеной до тех пор, пока не уткнулся в запертую на засов дверь. Засов открылся легко, и дверь зависла над узкой лестницей, которая вела вниз, где была ещё одна запертая дверь. На первый взгляд это могло показаться служебной лестницей.

На стене висел выключатель, но электрической лампы не было. Квиллер не удивился. Он спустился, светя себе электрическим фонариком. Если вторая дверь вела в заднюю квартиру, которую критик планировал использовать под хранилище, — там могут оказаться самые невероятные сокровища!

Коко уже давно спустился вниз и ждал его с нетерпением. Квиллер подхватил кота и открыл дверь.

Он оказался в большой старомодной кухне с зашторенными окнами и затхлым воздухом. Здесь было тепло. Это была скорее мастерская, чем кухня. Об этом говорили мольберт, стол, стул и койка возле стены. На полу стояли холсты без рамок, повернутые к стене.

Одна дверь вела в маленький дворик. Вторая, по направлению к фасаду дома, открывалась в гостиную. Квиллер посветил фонариком на мраморный камин и богато украшенный встроенный буфет. Больше в гостиной ничего не было.

Коко изогнулся, желая вырваться на свободу, но кругом было так пыльно, что Квиллер сильнее сжал кота и снова вернулся в кухню-мастерскую.

Одна картина стояла на раковине, упёртая верхним краем в сушилку для чашек. Это был портрет синевато-стального робота на красно-ржавом фоне, волнующе реальный и подписанный: «О. Наркс».

Картина была выполнена в трёхмерном измерения, и сам робот блестел, как настоящий металл. Квиллер где-то слышал, что старые дома сами создают свою пыль.

Рядом с дверью находился кухонный стол, покрытый коркой разноцветных засохших красок. На нём стояла банка, из которой торчали кисти, лежал мастихин[6] и несколько выжатых тюбиков. Мольберт находился возле окна, на нем стояло ещё одно изображение механического человека — с квадратной головой, в угрожающей позе. Картина была не закончена, и мазок белой краски через весь холст уродовал её.

Коко извивался, пронзительно крича, и Квиллер предложил:

— Пойдём наверх. Здесь нет ничего, кроме пыли

Когда они выбрались из—под гобелена, Квиллер укоризненно сказал:

— Ложный звонок, Коко. Ты теряешь сноровку. Там не было никаких улик.

Као Ко Кун испепелил его взглядом, потом повернулся спиной и принялся облизывать себя с ног до головы.

ПЯТНАДЦАТЬ

В пятницу утром Квиллер сидел за своей печатной машинкой и тупо смотрел на ряд клавишей. Он давно должен был написать статью, но в голове у него не было ни одной мысли.

Прошло три дня с тех пор, как он нашёл распростёртое тело Маунтклеменса во дворе, четыре дня с тех пор, как Нино свалился с подмостков, и девять дней со дня убийства Ламбрета.

Усы Квиллера подергивались. По-прежнему оставалось в силе предположение, что все три смерти связаны. Один и тот же человек убил владельца галереи, столкнул Нино с подмостков и зарезал Маунтклеменса. И тем не менее существовала возможность, что первое убийство совершил Маунтклеменс.

Телефон на столе прозвонил три раза, прежде чем Квиллер снял трубку.

— Я подумал, тебе будет интересно узнать, что отдел по расследованию убийств получил информацию из аэропорта, — сообщил Лодж Кендал.