Интересным оказалось мое пребывание у подруги, хоть и беспокойным. Если бы не эти несчастные влюбленные, за которых невольно чувствую себя ответственной, хотя это глупо. Люди взрослые, сами решают, как вести себя. А тут я сразу заметила, как их потянуло друг к другу. Бывает же такое в жизни…

Ах, Эва, Эва… Если бы не она, я бы так не переживала. Только из-за нее неспокойно на душе и сердце ноет. За Беатиного Юлиана не переживаю, не знаю человека, он для меня чистая абстракция. Но Эва…

Вот интересно, я заметила, что все Эвы, как правило, очень красивы. Здешняя датская Эва – истинная красавица, моя близкая подруга Эва в юности была прелестной девушкой, Эва Павла тоже очень красива. Да и вообще все, с которыми приходилось встречаться в жизни. Поднапряглась, припоминая – нет, ни одной некрасивой Эвы мне так и не встретилось. Даже теперешняя недавняя знакомая в Варшаве, с которой я не знакома близко, хоть и сущая гангрена и язва, но ослепительно красива.

***

Насидевшись на воздухе, мы с Алицией поднялись и стали собирать со стола бутылки, чашки, сигареты, мобильники, пепельницы и все прочее, что разложили на столе, и отнесли в дом. Видя, что подруга стала какой-то задумчивой и отстраненной, словно бы витавшей в другой жизни, я приписала это неприятной теме о наших влюбленных. Оказывается, я ошибалась. Алиция, все такая же отстраненная, буркнула что-то о припомнившихся ей новых кошачьих мешках и, нахмурив брови, прямиком направилась в котельную. Из любопытства я последовала за ней.

Котельная в Алицином доме была большая. В ней размещались и прачечная, и комната для сушки белья, и даже нечто вроде подручного чулана для всевозможных рабочих инструментов. Правда, очень неудобно развешаны были веревки для сушки выстиранного белья, очень низко, под ними приходилось пробираться чуть ли не ползком, но никто тебя не заставлял ползать сразу после стирки, можно было дождаться, когда белье высохнет, и снимать его, стоя во весь рост. Сохло же оно быстро – котел в котельной грел отлично.

– Вот, подержи это, – впихнула мне Алиция гору высохшего белья, когда я остановилась в дверях. Были тут и блузки, и брюки, и полотенца, и постельное белье, и вообще чего только не было. Должно быть, хозяйка поснимала белье после двух стирок, не могла же она в одной стиральной машине выстирать такую прорву разноцветных вещей. Так рассуждала я, стоя посередине гостиной и ломая голову, куда все это деть. Отнести на собственную кровать и свалить как есть? Навалить на стол в гостиной? Тут только я поняла сложности, с которыми приходилось сталкиваться хозяйке, когда в доме пребывали гости. А они всегда, проклятые, пребывали. Иначе хозяйка сразу же могла бы рассортировать выстиранное белье и разложить его по местам в шкафах – и никаких проблем. А надо бы ей помочь с этим, кое-что погладить, рассортировать… Нет, некогда.

Совесть меня терзала, но я все равно свалила все на единственное свободное место в гостиной – диван, подперла столом, придвинув его вплотную к дивану, и поспешила к подруге в котельную. Что-то там она задумала, это я чувствовала.

Алиция пыталась раскопать что-то в углу за стиральной машиной, где, по законам физическим и человеческим, ничего не могло поместиться, кроме нескольких коробок из-под обуви, поставленных одна на другую.

– Вот, еще и это подержи, – задыхаясь от усилий, отрывисто приказала она, сунув мне порядочную связку медной проволоки.

– А его куда девать? Только во двор вынести.

В растерянности стояла я, растопырив руки и сгибаясь под тяжестью проволоки ожидая дальнейших распоряжений или хотя бы указаний. Не дождавшись, поинтересовалась, что же подруга ищет за стиральной машиной.

– Минутку, – сквозь зубы бросила мне Алиция и подложила себе под ноги огромную железную штуковину, формой напоминавшую гигантский гаечный ключ.