– Но почему? – с болью прошептал он. Элинор поняла вопрос.

– Потому что Солсбери любит мальчика, и любовь его растет. А Джон такой человек, что не может вынести, чтобы Солсбери любил кого то еще. – Лицо ее залила краска. – Да, милорд, он такой же ревнивый, как и я.

Иэн отмахнулся от этого. Элинор могла быть ревнивой, но не была дурой. Она изводила себя, но не собиралась причинить вреда ему и не пыталась найти ту «женщину», чтобы навредить ей.

– Действительно ли Джеффри пойдет на пользу, если мы скроемся с ним? – задумчиво произнес Иэн, столько же обращаясь к себе, сколько к Элинор.

– Да, – ответила она. – На это есть две причины. Первую ты знаешь – Джеффри будет вне досягаемости. Вторая заключается в том, что Солсбери не будет каждую минуту нашептывать его имя.

– Чепуха! – воскликнул Иэн почти со смехом. – Это так матери обращаются с младенцами. У Солсбери есть другие интересы и другие дети.

– Они слишком малы. Попомни мои слова: он вернется к королю, намереваясь заступиться за тебя, а сам начнет восхищаться достижениями Джеффри – какие у него сильные руки, какой он высокий, словно ты подтягивал его за волосы…

– Если он поступит так, Джон будет вынужден убить нас обоих, хотя бы только ради того, чтобы спастись от смертельной скуки, – и я не смогу осудить его.

Хоть Иэн произнес эти слова со смехом, он сам вспомнил утомительные беседы с Солсбери, в центре которых всегда был Джеффри. Конечно, эта тема была интересной и Иэну, и большая часть их бесед имела практический смысл – сколько Солсбери готов заплатить за одежду, оружие, лошадей и так далее. Однако здесь также был намек и на то, что Элинор права: Солсбери всегда хотел дать гораздо больше, чем следовало, и гораздо больше, чем было полезно для мальчика.

Порой от отца приходили подарки: вторая лютня, расписная, хотя Джеффри признавался, что очень доволен той, что Элинор подарила ему в Двенадцатую ночь; чудесная лошадь; кошелек с золотом, «чтобы покупать вещицы, о которых другие не могли бы и мечтать». Тогда Иэн отобрал кошелек у Джеффри и написал Солсбери резкую отповедь, запрещая посылать золото мальчику, который мужал на поле битвы, где он мог потратить его только на шлюх и прочую мерзость.

Иэн вспомнил, как он умолял Солсбери быть более рассудительным и не баловать Джеффри, чтобы мальчик знал цену вещам, и вспомнил, какой получил ответ: Джеффри не придется беспокоиться о таких мелочах, поместья его деда уже обеспечены за ним по специальному указу короля – не только доля дочери, но все поместья – и значительная часть собственности Солсбери, поскольку его законным детям более чем хватит гигантских имений Элы.

Это была еще одна причина, почему Джон мог желать избавиться от Джеффри. Поскольку Джеффри незаконнорожденный, Солсбери не имел права считать своего сына наследником. Если Джеффри умрет, его собственность перейдет короне.

– Шутки в сторону, – сказал Иэн, когда его мысли сделали полный круг. – Я начинаю соглашаться с тобой, но расстояние ничего не изменит, если Солсбери не изменится сам.

– В этом можешь положиться на меня, – сказала Элинор. – Не бойся. Я ничего не буду говорить о короле. – Она помолчала, внимательно изучая лицо Иэна. – Господин мой, любовь моя, что тревожит тебя? – спросила она через несколько секунд.

– Будь проклята эта жизнь и тот, кто делает невозможным вкусить мгновения радости без того, чтобы потом лить слезы, – горько произнес Иан. – Я нашел тебя только для того, чтобы вновь потерять.

– Как потерять? – спросила Элинор.