– Я ревновала, – прошептала она.

– Ревновала? – мягко спросил Иэн. – Как? К кому? Я же всегда был перед твоими глазами – по крайней мере ты всегда знала, где я и что делаю. И, говоря правду, Элинор, ты мне не оставляла никаких сил, чтобы забавляться еще где то на стороне.

– Я не ревновала твое тело. Я знала, что ты вполне удовлетворен тем, что я давала тебе, а когда меня не было рядом – это меня не особо беспокоило. Мужчине нужно есть и пить, испражняться, совокупляться – такова его природа. Я даже не ревновала твое сердце. Я была уверена, что ты любишь меня, как любят мужчины земных женщин… Ты будешь смеяться надо мной!..

– Клянусь, что нет.

– Я думала, что где то в глубине души, там, куда я не могла дотянуться, ты хранил какую то любовную мечту о женщине, более изысканной, более совершенной, чем я, – и такую нетрудно найти. Я не сердилась, Иэн. Мне было стыдно, что я могла позволить какой то мечте обойти меня. И я старалась стать лучшей женой, какой мужчине и пожелать нельзя, не такой сварливой и упрямой…

– Боже правый! Ты, только ты всегда была моей мечтой, Элинор. Всегда ты, и только ты – и ты остаешься ею.

Элинор вытянула руку, и Иэн взял ее в свои. Он нежно потянул ее к себе, но она другой рукой уперлась ему в плечо.

– Я должна тебе еще кое что сказать, что еще труднее выразить словами, передать истинный смысл. Иэн, я любила Саймона, как женщина может любить мужчину. Я не хочу, чтобы ты думал, что я забыла его. Но между мной и Саймо ном было тридцать лет разницы. Мы с ним в такой же мере были отцом и дочерью, как и мужем и женой. Тогда я этого не понимала, а теперь осознала благодаря тому, что возникло между тобой и мной, – это что то совершенно иное. Я люблю тебя, Иэн, как девушка любит юношу, – и для меня это первая любовь.

Иэн ничего не ответил на это. Он не мог говорить, да и нечего было говорить. Он сжал ее лицо ладонями, нежно и бережно, как нежно и бережно держат хрупкий стеклянный предмет, редкий и драгоценный, поцеловал ее и уложил рядом. Они оба лежали без сна. Их счастье было слишком велико, чтобы возникала еще потребность подсластить его снами. Но в конце концов плоть не выдержала, и пришел сон.

Утром Элинор спросонок услышала какую то беспокойную суету в передней. Она повернулась на бок и попыталась зарыться лицом в плечо Иэна, чтобы заглушить голос совести. Это, однако, не помогло. Ее дыхание защекотало рану на плече Иэна и разбудило его.

– Да. Что случилось?

– Иэн, пришел Солсбери. Мне не хотелось будить тебя, но я должна тебе об этом сказать.

– Джеффри!.. – закричал Иэн, вскочил с кровати и бегом бросился в соседнюю комнату.

Элинор бросилась вслед за ним, поспешно завернувшись в одеяло.

– Что случилось с ним? – спросила она. – Он не просыпается?! Он ослеп?! У него головокружение?!

– С Джеффри все в порядке, – успокоил их Солсбери, переводя взгляд с одного обеспокоенного лица на другое. – Бог смилостивился надо мной, отдав его в такие любящие руки.

В прошлом время от времени Солсбери пытался отвести гнев своего брата от того или иного человека. Если ему это не удавалось, он просто пожимал плечами и выбрасывал это дело из головы. Джон был дороже ему любого другого человека. Если он и не понимал во всей полноте истинный характер своего брата, он по крайней мере знал достаточно, чтобы считать, что если его нельзя изменить, нужно принять таким, как есть, – или потерять совсем. Сейчас впервые с тех пор, как они были маленькими детьми, Солсбери всерьез раздумывал над тем, чтобы оказать активное давление на Джона. Он многим был обязан Иэну, любил этого человека и к тому же, вновь увидев Джеффри после многомесячной разлуки, окончательно решил, что его сын войдет во взрослую жизнь под покровительством Иэна, и только его.