Однако, когда она протянула ему деревянную тарелку с хлебом и мясом, лоб ее нахмурился.
– Почему ты так смотришь на меня?
– Разве у меня нет достаточной причины? Твой вид радует глаз, когда ты не одета ни во что, кроме своих волос.
– Лжец! – воскликнула Элинор, улыбаясь, и села на кровать рядом с ним.
Иэн откусил мяса и принялся задумчиво жевать. Элинор удивительно проницательна: он не мог решиться на вопрос, который очень хотел задать.
– Назвать меня лжецом – это, наверное, слишком, – сказал он, проглотив очередной кусок. – Но у меня действительно другое было в голове, когда я смотрел на тебя с таким удовольствием. Я размышлял, как ты пришла к мысли, что мы с сэром Питером вступили в сговор вопреки твоей воле?
Глаза Элинор тут же вспыхнули огненными искрами.
– А что я должна была подумать, когда ты покинул замок? А один из раненых, которых ты бросил, сказал мне, что ты уехал с сэром Питером. Что я еще должна была подумать, кроме того, что все это было договорено между вами?!
Эта тирада заставила Иэна усмехнуться. Элинор, очевидно, понимала теперь, что он не был в сговоре с сэром Питером. Ее злило, что он оставил замок без защиты.
– Я даю тебе слово солдата, что это было лучшим средством обезопасить всех – и замок тоже. Иногда стоит пойти на риск и действовать быстро, нежели пытаться держать все в тисках. А ты все таки жадина! – добавил он с любовью.
Это было совершенно невинное замечание, просто дружеское поддразнивание, но оно попало точно в больное место, зияющее раной в сердце Элинор.
– Я жадина?! – прошипела она. – Пусть так. Но я не настолько жадная, чтобы одаривать своего любовника твоими драгоценностями, как ты взял мои и отдал своей «благородной даме».
– Что? – произнес Иэн, отодвигая от себя тарелку. – Когда это я брал твои вещи? Даже те драгоценности, которые ты навязала мне, когда мы женились, я сложил обратно в сундук. Я никогда…
– Как легко ты забываешь – или лжешь? Я не думаю, что ты способен лгать, но в таком сокровенном деле… – Голос Элинор был пропитан ядом. Семь долгих месяцев копился этот яд в Элинор.
– Я не лгу ни в каких делах ни по какой причине, – вспыхнул Иэн. – Кто тебе наговорил такого про меня?
– Кто наговорил мне? Неужели я поверила бы в такое, если бы мне кто то сказал? Ты сделал это у меня на глазах! Утром перед рукопашной, когда я покрывалась холодным потом от страха за тебя… А ты даже не удостоил меня прощанием! Ты взял мое сапфировое ожерелье, чтобы отдать какой то женщине, которая о тебе ни капельки и не беспокоилась…
– Утром перед рукопашной!? – Иэн побелел. – Это правда, теперь я помню. Я взял твое ожерелье. Господи, так именно это так точит твое сердце все эти месяцы – цена ожерелья? Назови ее! Назови цену! Я выплачу тебе золотом – или, если это не удовлетворяет тебя, я выкуплю его у той шлюхи, которой я отдал его, даже если мне придется переплатить вдвойне! Я полагал, мою жизнь оценить нельзя – но, видно, для тебя она стоит меньше сапфирового ожерелья.
Элинор смотрела на него круглыми от испуга глазами.
– Кому ты отдал его? – прошептала она.
– Какая разница? Я же сказал тебе…
– Иэн, ответь мне! Это для меня самое главное. Ответь мне!
Даже та ужасная скорбь, которую испытывал Иэн, видя крушение своего идеала, своей богини, отступила перед настойчивостью Элинор.
– Я отдал его в обмен на информацию одной высокородной шлюхе – леди Мэри Гайон, если тебе нужно ее имя, – потому что знал, что она спала с де Квинси, а он известен тем, что распускает язык, немного выпив. – Злоба овладела им. – Сказать тебе, где она живет, чтобы ты сама могла выкупить свое барахло подешевле? Ты боишься, что я заплачу слишком много? Уверяю тебя, я буду платить своим собственным золотом, так что…
– Иэн! О, Иэн! – закричала Элинор и сцепила руки вокруг его шеи. |