Текст оставалась туманным и скрытыми намеками. Даже считывание самых обычных эмоций требовало от нее такого же усилия воли, как поиск созвездий среди россыпи тусклых звезд. Время от времени, надо признать, ее странными нервным механизмам удавалось обнаружить нечто такое, что нормальные люди, как правило, упускали. Но по большей части она не могла доверять собственным суждениям, если дело касалось лиц.
Именно с этим ощущением она изучала лицо Ремонтуа. Он выглядел озабоченным — по крайней мере, это было принято в качестве рабочей гипотезы.
— Почему Клавейна до сих пор нет?
— Хочет, чтобы мы поговорили о делах Закрытого Совета.
— Он знает, что сегодня произошло в палате?
— Ничего.
Фелка подплыла к верхней части лабиринта и поместила туда еще одну мышь, надеясь разблокировать патовую ситуацию в левом нижнем квадрате.
— Так и будет продолжаться, пока Клавейн не согласится вступить в Совет. Но тогда он, скорее всего, будет разочарован: ему все равно не дадут обо всем узнать.
— Понимаю, почему ты не хотела, чтобы он узнал о Введении, — сказал Ремонтуа.
— Что это такое на самом деле?
— Ты действовала против желаний Галианы, так? На Марсе она обнаружила нечто такое, что программу Введения пришлось прервать. Однако ты вернулась из Глубокого космоса, когда ее еще не было здесь, и участвовала в экспериментах.
— А ты хорошо осведомлен, Ремонтуа. Какая неожиданность.
— Эта информация находится в архивах Материнского Гнезда, надо только знать, где искать. Сами эксперименты — не такой уж большой секрет, — Ремонтуа сделал паузу и с некоторым любопытством покосился на лабиринт. — А вот что на самом деле произошло во время Введения, и причина, по которой Галиана свернула программу — совсем другое дело. В архивах нет ни одного упоминания о каких-либо посланиях из будущего. Что такого ужасного было в тех посланиях, если нельзя даже знать об их существовании?
— Когда-то я была такой же любопытной.
— Конечно. Но почему ты пошла против ее желаний? Просто из любопытства? Или было что-то еще? Например, инстинктивный бунт против своей собственной матери?
Фелка подавила вспышку ярости.
— Она мне не мать, Ремонтуа. Галиана просто поделилась некоторым генетическим материалом. Это все, что у нас с ней общего. И… тот поступок не был бунтом. Просто я искала, чем еще занять свою голову. И думала, что Введение окажется чем-то вроде неизвестного состояния сознания.
— И ты тоже не знала о посланиях?
— Ходили слухи, но я им не верила. Самый простой способ узнать правду — принять участие в исследованиях. Но это не я начала Введение. Программу возобновили до того, как мы вернулись. Скейд хотела, чтобы я тоже приняла участие… Наверно, решила, что мое необычное мышление внесет какой-то ценный вклад. Но я очень мало участвовала в экспериментах и почти сразу вышла из программы.
— Почему? Поняла, что они двигаются не в том направлении, на которое ты надеялась?
— Нет. По сути, все работало очень хорошо. Но… это было самое страшное, что я пережила в жизни.
Ремонтуа улыбнулся ей — только мгновение. Потом улыбка медленно сползла с его лица.
— Почему?
— Раньше я не верила, что зло существует, Ремонтуа. А теперь…
— Зло? — он переспросил так, словно не расслышав.
— Да, — мягко ответила Фелка.
Теперь, когда предмет разговора стал очевиден, она поняла, что вспоминает запах и текстуру камеры Введения. Ощущения были такими яркими, словно все произошло только вчера, хотя Фелка делала все возможное, чтобы избегать воспоминаний о белой стерильной комнате, не желая принимать того, что узнала в ее пределах. |