Да не вздумай ночью на кладбище переться — книжки там нет, я ее завтра положу, перед похоронами. И сюда не приходи, тут ее тоже нету. Так что прощай, век бы тебя не видеть и не слышать, — не дожидаясь ответа, я бросила трубку и отключила телефон.
— Ловко ты с ним! — похвалил Вадим. — Кажется, совсем перестала бояться.
— Это потому что ты со мной, — честно ответила я. — Ну что, время позднее, все дела на сегодня, я так понимаю, закончились, давай ложиться?
— М-м-м...
Все понятно, квартира у меня однокомнатная, диван хоть и широкий, но один, и в кухне тоже нет ничего подходящего. Этот малахольный тип глядел на диван и даже, кажется, покраснел.
— Так, — медленно произнесла я, — в чем дело? Что я опять не так сказала? Ты, мой дорогой, хуже, чем свекровь, хотя, надо признаться, ее у меня никогда не было...
— При чем тут свекровь? — искренне изумился Вадим. — И вообще, если ты хочешь, я уйду!
— А сам-то ты чего хочешь? — разозлилась я. — Если не хотел оставаться, зачем тогда вообще приходил? Ты же прекрасно знаешь, что у меня один диван и даже раскладушки нет!
— Но тебе нужно выспаться, завтра тяжелый день.
— Ну-ну, — усмехнулась я, — позволь тебе напомнить, что я здорова, — чтобы не сглазить, я постучала по деревянному подоконнику. — Так что не надо выдавать мне предписания, никто не собирается их выполнять. И вообще, что мы тут выговариваем друг другу? Делай как знаешь... можешь остаться, можешь уйти, я не держу.
— Неужели ты выгонишь меня посреди ночи? — задал он традиционный вопрос.
Спрашивается, где у этого человека логика? Впрочем, у мужчин ее никогда и не было...
Я злобно захлопнула за собой дверь ванной, приняла душ, вернулась в комнату и разобрала диван. Вадим все это время пребывал на кухне, потом тоже удалился 48">в ванную — стало быть, решил остаться. Вслушиваясь в шум воды из ванной, я незаметно задремала — усталость навалилась. Проснулась я от его нежных прикосновений.
— Аня, давай мириться, — бормотал он, — что мы как ненормальные, все время ругаемся.
Знал бы он, как я умею ругаться, тогда бы понял, что с ним я веду себя более чем корректно.
— Я что — тебе совсем не нравлюсь?
— Нравишься, — честно ответила я, спросонья не выбирая выражений, — но какой-то ты... слишком положительный, что ли... Может, это и не плохо, но не в постели...
Целую вечность мы выясняли отношения, и только потом он соизволил меня поцеловать. Дальше все пошло, в общем-то, нормально, без отклонений, доктор не подкачал. В результате заснули где-то после трех ночи, чтобы вскочить по будильнику в шесть утра. Из зеркала на меня смотрела жуткая физиономия с темными кругами под глазами. Оно и к лучшему — пусть все думают, что я скорблю.
Один раз я была вместе с Павлом на могиле его деда — Павлу нужно было приклеить на памятник новую фотографию взамен отвалившейся. Пока он возился с овальным эмалевым портретом деда, я побродила вокруг и ознакомилась с окрестностями.
Эта старая запущенная часть Охтинского кладбища была очень живописна — над крутым берегом заросшего ручья стояли покосившиеся каменные кресты девятнадцатого века, надгробья с рыдающими мраморными ангелами и богатые склепы петербургских купцов.
Поэтому сейчас я легко нашла нужное место. Могила купца Выпендрютого представляла собой квадратное каменное возвышение, обнесенное высокой ажурной металлической решеткой. В центре возвышения, между двумя замшелыми каменными скамьями, узкая лесенка уходила вниз в склеп, где был похоронен сам купец первой гильдии Ферапонт Выпендрютый. Здесь, на этих самых ступенях, я должна была оставить коричневую записную книжку Павла. |