Незнакомец улыбнулся.

- А вы этого хотите? - спросил он.

- Н-нет.

- Можешь успокоиться. Ты не мой типаж, - сказал он грубо. - Не моя точка фиксации. Так что успокойся, мне просто интересно с тобой поговорить. Ну, если не будешь шуметь, конечно.

Это «ты, тобой» почему-то вдруг резануло Сергеича. Я не столб, на который можно ссать. Хватит!

- Обращайтесь ко мне на «вы», пожалуйста, - сказал он холодно.

Собеседник перевел взгляд на Сергеича – и тому стало не по себе. Едкий запах хлорки стал сильнее.

И тут Доктор Чистота, Тимофей Ребров, ослепительно улыбнулся.

- Конечно, вы правы. Прошу прощения.

«Анфиса бы, наверное, душу бы продала, чтобы сидеть сейчас на моем месте». Если бы была настоящей журналисткой, конечно.

Незнакомец улыбнулся.

- Думаю, вы узнали меня. Верно?

- Доктор Белизна.

- Нет, что вы, - он поморщился. - Какое безвкусное прозвище. Зовите меня – Кожеед. Тот, кто грызет высшие истины.

«Какой дешевый пафос, боже мой», подумал Сергеич.

- Знаете, что? Я нашел свое величие на дне выгребной ямы.

Казалось, эту фразу он говорит уже не в первый раз. Сергеич видел, как ему нравится ее произносить.

Но фраза-то неплохая. Можно эпиграфом к передаче, ток-шоу там… Сергеич поежился. И это лицо… Вроде обычное, ничего примечательного… Но если взять чуть снизу, чтобы лицо казалась тяжелее и шире, а ноздри смотрелись черными дырами… И освещение приглушить и добавить жесткого света, чтобы все впадины и шрамы на лице смотрелись контрастно… Нечеловечески… И мертвенный свет единственного глаза… Угрожающе.

Черт, опять профессиональная деформация.

Тут бы выжить.

А лучше – в тайгу. Сергеич с тоской вспомнил про командировку, о которой полчаса назад отзывался только в матерных выражениях. Сосны шумят. Запах смолистый и чистый. Жизнь.

Нож вдруг оказался у его бедра. Больно уперся острием. Там артерия, вспомнил оператор беспомощно.

Сергеич взмок.

- Я же не ваша… – выдавил он. – Не твоя… точка фиксации. Не твой типаж.

«Вот мы и перешли на ты, - мелькнуло в голове. – Быстро».

Кожеед покачал головой, придвинулся ближе. Сергеич не видел нож, но знал, что он там есть. Внизу, у бедра.

Дыхание Кожееда было смрадным.

- Я соврал. На самом деле знаешь, что? Мне насрать, кого убивать. Пока есть стадо, я буду его резать. Потому что это моя миссия, мой “фатх”.

- Ч-что? – выдавил Сергеич.

- Мое ремесло. Я профессионал в своем деле, - Кожеед покивал. – Как и ты.

Сергеича словно окатило ледяным душем.

- Я тебя специально нашел, - сказал Кожеед. – После этой записи, - он мотнул головой в сторону телевизора.

- Это… не я…

- Ну-ну. Не прибедняйся.

Сергеич замолчал.

ДУМАЮ, МЫ УБИЛИ ЕГО, - стучало в его висках. - ДУМАЮ, МЫ…

“Сука ты лживая, боксер”, подумал Сергеич.

- Нет никакого света, - сказал Кожеед, наклонился ближе. От его дыхания затылок Сергеича покрылся мурашками. – Оглянись. Вокруг только мрак ночи. Отчаяние. Одиночество. Смерть. Думаешь, это просто так называется? Нет. Мир безжалостен.

Сергеич молчал.

- Ты никогда не думал о самоубийстве? Да думал, конечно, что это я… Все думают. Я серьезно. Все. Все-все. Поверь, я знаю. Как этот мир несправедлив. Как ужасен. Как утомителен. Я хочу покоя. Я хочу. Я хочу умереть. Мне такие мысли приходят каждый день. Каждый. Я не шучу. Не шучу. Я сейчас абсолютно серьезен. Ты когда-нибудь думал, как это клево? Нет, я серьезно.