Тристан тихонько посмеялся и пожал плечами, потом присел рядом и потянулся за ее бокалом. Устроился поудобнее, откинув голову на подушки дивана, и слепо посмотрел в огонь.

– Я здесь только до завтра, – сказала Либби.

– А я за вещами заскочил, – ответил Тристан.

Не глядя друг на друга, они одновременно кивнули. Тишина ощущалась гораздо уютнее, чем прежде, и в этом угадывалась ирония судьбы, учитывая, как и при каких обстоятельствах Либби с Тристаном разошлись. Возможно, они повидали достаточно и поняли, что даже совершенные ими вместе и порознь грехи сейчас бледнели в воспоминаниях.

– Я только хотела сказать…

– Роудс, я…

Они замолчали. Переглянулись.

Она выглядела здоровее, что ли, отъелась и отоспалась, отдохнула. Щеки немного округлились. Еще Либби сменила прическу: челка отросла до скул; стильная, она, впрочем, не меняла черт лица. Либби по-прежнему казалась Тристану чем-то волшебным, как невозможное, творившееся от его прикосновения, пусть даже теперь он понимал, что магия – не всегда добро и не всегда она ко времени.

– Как-нибудь, когда-нибудь, – произнес он в повисшей тишине.

Либби забрала у него бокал и поставила в стороне. До него дошло, что он даже не пригубил вина; только держал в руке да любовался, как играет на свету напиток.

– Как-нибудь, когда-нибудь, – ответила Либби.

Вставать они начали одновременно, но Тристан успел первым и подал руку. Либби благосклонно ее приняла.

– Я тут слышала…

– Не забудь…

Они замолчали.

Тикали часы на каминной полке.

– Ненавижу, – сказал Тристан, а Либби вместе с ним произнесла:

– На хрен.

И они оба столкнулись, ринувшись друг другу навстречу.

На каком-то уровне Тристан знал, что это все из-за потребности, похожей на зуд, который приятно унять, почесавшись. Этот раз не должен был отличаться от прочих, и он не отличался, он ничего не значил, но, видимо, потому и был иным. Тристан вслепую поднялся наверх, а Либби повисла на нем, обхватив поперек талии ногами. Их сердца гремели в унисон, как потаенный гром, которого никто, кроме них, не слышал. Вечно это не продлилось бы, но так было даже слаще – точно мякоть на кромке переспелого плода. Они, словно в теннис, играли чувством потери, пылающим, точно факел: уступка, принятие, отдых – чтоб больше не гореть только ради горения.

Он уступил ей кровать. Судьба утратила срочность и важность, предназначение так и оставалось туманным, но при этом не волновало; пусть такие дела планирует кто-то другой. Тристан тихонько прикрыл за собой дверь, оставив спящую Либби одну.

Как-нибудь, когда-нибудь. Это не было обещанием. Скорее, предложением, мечтой.

Как-нибудь, когда-нибудь, а может, вовсе никогда. Порой неопределенность дарила блаженство, знание ложилось бременем, а предвидение – сраным проклятием.

Как-нибудь, когда-нибудь.

Сценарий 16.

Стоя над телом отца, Тристан нагнулся и всмотрелся в потеки крови, пересекающие карту нахмуренных бровей и пейзаж саркастически наморщенного лба. Придет время, и Тристан обзаведется таким же. Он ощутил укол раздражения, осознав, как неуклюже и простецки выглядит выражение отцовского лица. Он удивился, хотя, по идее, не должен был, ведь оно преследовало его всю жизнь. Тристану следовало знать, что он таким станет, или хотя бы иметь достоинство и не пугаться столь мрачной перспективы.

– Серьезно? – спросил Тристан, вставая и глядя на оружие в руке Каллума. – Это что, логотип Уэссекса?

– Наверное, – глупо ответил ему Каллум.

– Ну и видок у тебя, – добавил Тристан. Каллум уже не выглядел таким хладнокровным, отнюдь. Лицо у него приобрело зеленоватый оттенок, как будто его тошнило, а это уже было что-то новенькое и занимательное.