Андрей мотнул головой: представить себе военное искусство без генералов было невозможно.

— Ничего, абстрактное мышление — форма приобретенного мышления, — успокоил Шиловский. — Бог даст, и вы приобретете… Дело в том, что сознание народных масс никогда не было и не может быть революционным. Оно может быть озабоченным, возмущенным. Наконец — бунтарским! Сознанием отдельных людей руководят страх, злоба, месть. А то и вовсе личная бесшабашность и ухарство. Особенно здесь, в России, у русского населения. Дело настоящего революционера не будить в массах революционность, как сейчас это делают иные политики, и ни в коем случае не приобщать народы к высшей идее — ради их же пользы и спокойствия. Иначе мы поимеем вселенский хаос, а не мировую революцию. Дело мыслящего борца — разумно использовать те качества масс, которые рождены внутренними потребностями и имеются налицо. Поверьте, батенька! Если вы пойдете на базар и станете просить птичьего молока, вам не дадут. Над вами посмеются и в лучшем случае предложат коровьего или козьего. Птиц не доят, это вам известно. Птицы созданы, чтобы летать. А доят коров.

— Значит, в России вы сделали революцию, чтобы заключить мир и дать народу хлеб? — спросил Андрей. — Дать ему то, что он просил именно в этот момент?

— Все гораздо сложнее, Андрей Николаевич, — вздохнул Шиловский. — Да, мы заключили мир, но вскоре поимели войну. Мы обещали хлеб, но не дали его. Как видите, нет пока и свободы, и равенства, и братства. На дворе военный коммунизм.

— Но когда же все это будет? В светлом будущем? — Андрей вспомнил речи комиссара Шиловского перед полком, там, в степи под Уфой.

— Дорогой вы мой, — Шиловский дотронулся кончиками пальцев до его плеча. — Поймите же вы наконец… Революции в России еще не было. А то, что видите вокруг, — это переворот. Не зря в народе так говорят. Переворот.

— Тогда я ничего не понимаю, — Андрей облокотился на свои колени, сгорбился. — Ничего не понимаю… И чем дальше живу, тем больше теряюсь.

— Это только революционным матросам в Питере сразу все было понятно, — тихо рассмеялся Шиловский. — И замечательно, что вы в этом признаетесь. Я уже устал от тупых и самодовольных идиотов, которые уверовали, будто они революционеры и политики. Им и невдомек, что революция — это искусство…

— Не понимаю! — повторил Андрей и вскинул голову. — Зачем вы возитесь со мной? Зачем ревтрибунал? Эти ваши лекции… Зачем?

Шиловский отпил чаю, аккуратно поставил стакан и терпеливо выждал паузу. Спокойствие его было поразительным; оно говорило о великой убежденности этого человека. За все время Андрей заметил у Шиловского всего лишь два состояния: деловитую строгость и несколько наигранную веселость. И еще Андрей убедился, что тот не мог откровенно смеяться, впрочем, наверное, и горевать от души тоже не мог.

— Зачем? — раздумчиво переспросил Шиловский. — Мы утром уже говорили об этом. Нам нужны такие люди, как вы.

— Простите, вероятно, я тоже идиот! — не сдержался Андрей. — Но зачем? Зачем?!

— Кто же станет делать революцию в России? — вопросом ответил Шиловский. — Нас, профессионалов, не так уж много, если считать в мировом масштабе. А вы — истинный россиянин, знаете свой народ и сами из народа, образованный человек. Умеете мыслить в национальных традициях, способны анализировать. К тому же — организаторский талант… Ну, и те качества, о которых беседовали утром.