— Разве?

— Что??

— Я сказал: разве Джоан не едет с вами?

— Что это должно означать?

— Это должно означать, что я привезу ее к тебе прямо сию минуту. Верну под твою опеку, дорогая. Чтобы ты была на страже ее нравственных устоев.

— Что??

— Я сказал…

— Ты мне сказал, что этот уик-энд Джоан может провести с тобой…

— Это было до того, как ты устроила всю эту заваруху с Мексикой. Я застану тебя дома через десять минут? Мне не хотелось бы, чтобы Джоан вернулась в пустой дом. Наверное, будет не очень здорово выглядеть, когда я потребую признать недействительным твое право на опеку.

— Что?

— Позволь мне объяснить тебе кое-что, Сьюзен. Во-первых: мы разведены, мне совершенно ни к чему вторгаться в твою личную жизнь. И убедительно прошу тебя держаться подальше от моей. Во-вторых: у меня не вызывают восторга эти визгливые споры по телефону. Гнев — одна из форм близости, а я не хочу никакой близости с тобой. И наконец: у тебя есть выбор. Или Джоан на следующей неделе поедет со мной в Мексику, как она и собиралась, или же я, как только повешу трубку, посажу ее в машину и доставлю к тебе. Тогда тебе придется решать, хочешь ли ты остаться на этот уик-энд дома, или возьмешь ее с собой в Тампу, где будешь «заниматься прелюбодеянием», если пользоваться твоей лексикой, с мужчиной по имени Артур Батлер. Такие действия суд может определить как «недостойное поведение» женщины, под опекой которой находится четырнадцатилетний подросток.

— Это шантаж, — прорычала Сьюзен.

— Пусть так, что ты решила? Поедет Джоан со мной в Мексику или с тобой в Тампу? Или на этот уик-энд ты останешься здесь, в Калузе? Уверен, твоему дружку удастся подыскать тебе замену, чтобы не пропали билеты на футбол…

— Сукин сын, — сказала Сьюзен.

— Решай.

— Забирай ее в Мексику.

— Спасибо.

— Поганый сукин сын, — повторила она и повесила трубку. У меня было такое ощущение, будто я только что с блеском выиграл дело в Верховном суде страны.

Как это ни покажется странным, но именно моя дочь Джоан помогла мне принять решение относительно Джорджа Н. Харпера. После бурного взрыва радости при известии, что мать «пересмотрела» свои позиции и разрешила ей поехать в Мексику, Джоан почти тотчас же погрузилась в глубокую задумчивость, из чего я заключил, что голова ее занята чем-то гораздо более важным. Я уже давно усвоил, что нет смысла проявлять излишнее любопытство, пока Джоан размышляет над какой-то проблемой. Если у нее возникнет желание поделиться со мной, если ей понадобится мой совет или утешение, она в конце концов сама расскажет мне обо всем, часто совершенно неожиданно, как и произошло в тот вечер после обеда.

Даже в самые жаркие месяцы к вечеру в Калузе заметно холодает. А ноябрь — далеко не лучший месяц в году, хотя последние недели мы наслаждались блаженным теплом и безоблачно-ясным небом. Трудно представить, что дружки-приятели моего партнера Фрэнка мерзнут в это время в Нью-Йорке при десятиградусном морозе. Сегодня вечером у нас в доме было прохладно. Включив обогреватель, я налил себе коньяк, когда Джоан, без всякой предварительной подготовки, вдруг сказала:

— Как, по-твоему, Хитер — потаскушка?

На мгновение я опешил, судорожно вспоминая, кто же такая эта Хитер. Еще в те далекие времена, когда Джоан ходила в детский садик, в доме постоянно появлялись юные леди, все как одна с изысканно-вычурными именами: Ким, Дарси, Грир, Аллис (с двумя «л»), Кандейс, Эрика, Стейси, Кристал и… да, кажется, Хитер.