– Мне незачем к вам ходить, – сказал я. – Пошлите все документы к нам в Прокуратуру. И, пожалуйста, сделайте это сегодня. Я буду их ждать.

– Товарищи, траурный митинг окончен, – прозвучал голос ответственного распорядителя похоронной комиссии. – Всех, кто едет на кладбище, прошу пройти в машины. Через минуту вынос тела…

Вдова – круглолицая сухонькая старушка – всхлипнула и зажала ладошкой рот. Сын, дочь и Черненко оглаживали ее по согнутым плечам. Я увидел, как и Андропов двинулся к ней, чтобы сказать, наверно, что-то формально-утешительное, но она вдруг посмотрела на него такими полными страха и ненависти глазами, что он остановился, неловко замялся на месте. Это длилось миг – ее направленный на Андропова взгляд, – но именно в этот миг в ее открытых губах замер очередной всхлип. Мне показалось, что если бы Андропов сделал к ней еще три шага, она могла бы плюнуть ему в лицо. И не только я и Андропов разглядели это – какая-то жгуче-стальная пауза напрягла в эту секунду весь зал, как бывает в театральных спектаклях в момент кульминации.

Андропов повернулся и пошел прочь, и сразу какое-то внутреннее облегчение появилось в зале. Спектакль покатился к своей формальной развязке – после ухода Андропова двинулись к выходу маршалы, генералы и другие государственные особы. Четверо дюжих солдат подняли гроб, а почетный караул – Павлов, Савинкин, Дымшиц и Халилов шли возле гроба, держа ладони под его днищем, будто и они несли генерала Мигуна в последний путь… Следом дети вели понурую, скорбно всхлипывающую жену Мигуна, а Черненко с двумя телохранителями исчез в боковом ходе на сцену. Я понял, что ни он, ни Андропов на кладбище не поедут.

Я молча направился к выходу. На улице перехватил устремленный на меня взгляд Пирожкова. Он садился в машину, черную «Чайку» – наверняка ехал на кладбище. Что ж, это его обязанность. Я отвернулся и пошел пешком вниз по Кузнецкому мосту. За моей спиной трогалась траурная мотоколонна. Шел все тот же вяло-настойчивый снег. Очень хотелось напиться. Я вспомнил, что не ел с утра, с момента нашего вылета из Адлера… И все-таки, почему жена Мигуна так взглянула на Андропова?

В буфете Прокуратуры СССР царило то особое оживление, которое бывает здесь только по пятницам. В пятницу – канун двух выходных – в наш буфет завозят продукты из 3-й спецбазы Совета Министров СССР: мороженых голландских кур или мясо, колбасу, сыр, гречневую крупу, рыбные консервы и гусиный паштет. С тех пор, как в московских магазинах стали исчезать продукты, большинство правительственных учреждений перешло на дополнительное закрытое спецснабжение через внутренние буфеты и столовые. Теперь Госплан, министерства, комитеты, редакции газет и другие ведомства буквально соревнуются в борьбе за право быть прикрепленными к базам самого высокого ранга, скажем, к спецбазе № 1, которая снабжает продуктами Кремль, Верховный Совет и Совет министров. В бытность прежнего, знаменитого по Нюрнбергскому процессу Генерального прокурора СССР Романа Руденко продукты доставлялись на дом из закрытого кремлевского спецраспределителя, а все остальные товары – от одежды до туалетной бумаги – из правительственной сотой секции ГУМа. Поэтому он был далек от мирских будней своих сотрудников и считал, что работники Прокуратуры должны вести скромный образ жизни без всяких там излишеств типа курятины или свежей говядины. У них есть жены, вот пусть и стоят в очередях вмеcте со всем простым народом…

Но год назад Руденко умер. Генеральным прокурором стал Александр Михайлович Рекунков – человек, который всегда был на вторых ролях: сначала вторым секретарем Воронежского обкома партии, затем заместителем Прокурора РСФСР. Заняв кресло Генерального прокурора СССР, Рекунков развернулся. Если авторитет Руденко держался в Прокуратуре на его связях с Сусловым, Брежневым, Косыгиным, Громыко и другими кремлевскими старейшинами, то Рекунков смог расположить к себе подчиненных другим способом: он добился, чтобы наш буфет прикрепили к правительственной спецбазе № 3.