– А? – встрепенулся он знаменитыми на весь мир густыми черными бровями. Потом взглянул на меня с интересом и пожевал со сна губами. – Ты кто?

– Это следователь Шамраев Игорь Иосифович, – сказал ему Чанов.

– Здравствуйте, – брякнул я, не зная, с чего начать, и мой голос прозвучал излишне громко в тишине этого кабинета. Испуганный котенок хотел спрыгнуть с колен Брежнева, но он удержал его и произнес врастяжку:

– Это… сейчас… от тебя… зависит – здравст… здравств… здравствовать мне… или в постель ложиться…

Его нижняя челюсть двигалась с видимым усилием, словно что-то мешало ей сомкнуться с верхней, и оттого длинные слова проходили через этот рот с трудом, почти без согласных, но глаза Брежнева смотрели на меня цепко, в упор:

– Ну? Что с Мигуном?… Его убили?

Я произнес:

– Леонид Ильич, я должен говорить с вами наедине.

Сидевший в глубине кабинета за письменным столом Черненко удивленно вскинул лицо, а Брежнев сказал мне:

– Не бойся… Здесь… все свои…

– Я могу выйти, – сказал Чанов.

– Леонид Ильич, есть факты, которые я могу сказать только вам и без свидетелей. Это мой долг следователя, – сказал я и повернулся к Черненко. – Извините, Константин Устинович.

– Ну, раз долг… – Брежнев сделал короткий жест мягкой рукой, чтобы Чанов и Черненко вышли, и спросил у меня с усмешкой: – И кота убрать?

Я отпил минеральную воду, Чанов и Черненко вышли.

– Так… – сказал Брежнев, не двигаясь в кресле. – Ты выяснил… кто… его… убил?

– Да.

– Анд… Анд… Андропов? – его нижняя челюсть все же преодолела это трудное сочетание согласных.

– Я могу оперировать только фактами, Леонид Ильич, – я открыл свою папку, вытащил фоторобот – портрет раненого. – Этого человека Мигун ранил в момент самообороны. А этот, – показал я второй фоторобот – портрет полковника Олейника, – сопровождал раненого от дома Мигуна в больницу.

И неожиданно при виде этих конкретных документов-фотографий Брежнев совсем не по-инвалидски, не по-старчески, а как-то живо, энергично подался ко мне от спинки своего кресла и спросил без пауз, без трудностей с челюстью:

– Чьи это люди?

– Раненого я еще не знаю, а второй – полковник Олейник из Отдела разведки МВД.

– Арестован? – выстрелил он вопросом, и даже «р» прозвучало ясно, коротко.

– Нет еще, Леонид Ильич. Рано.

– Что значит рано? Я тебе дал срок до третьего числа…

– Леонид Ильич, дело не столько в том, кто конкретно убил, сколько в том, почему убили…

– Нет! – перебил он жестко. – Именно – кто убил и чей выполняли приказ? Щелокова? Суслова? Андропова? Гришина? Кириленко? Чей? Молодец! Молодец, Леонид Ильич! Не зря я этот месяц в кровати провалялся! Давай бери весь Отдел разведки и пусть раскалываются – чей приказ выполняли? – он энергично закачался в кресле-качалке, а я с изумлением глядел на него – только что, минуту назад это был престарелый, с безвольно обвисшим лицом, с еле двигающейся челюстью полупокойник, и вдруг…

– Что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? – усмехнулся он. – Это бегинская хитрость. Как ему в Кнессете ихнем вотум недоверия хотят вынести, так у него сердечный приступ. А Чанов, умница, углубил идею: чуть что – Суслов, или Кабаков, или еще какая-нибудь сволочь на мое место метит – так я еле живой, умираю.