|
– Это бегинская хитрость. Как ему в Кнессете ихнем вотум недоверия хотят вынести, так у него сердечный приступ. А Чанов, умница, углубил идею: чуть что – Суслов, или Кабаков, или еще какая-нибудь сволочь на мое место метит – так я еле живой, умираю. Ну, они и ждут – когда я помру, зачем же насильно скидывать, если я сам не сегодня-завтра Богу душу отдам. Но пока то-се, мы тут производим перестановочку сил и… И как только мне доложили, что Мигун покончил жизнь самоубийством, я сразу понял – крышка им! Крышка! Вот тут они у меня, в кулаке, – его рука сжала котенка за загривок так, что котенок даже пискнул и засучил в воздухе лапами, но Брежнев посмотрел на него и усмехнулся: – Когти подрезаны, а? Не можешь царапнуть? Так мы и им сейчас когти укоротим. Влипли они с этим самоубийством. И я их красиво надул – сделал вид, что поверил, даже покойника обидел – не пришел на похороны, но зато – тебе это помогло, точно? А то бы они куда чище замели следы убийства… Давай, Шамраев, действуй дальше, мне к 3-му нужно все знать, все! И – документально. Можешь идти.
– Извините, Леонид Ильич, – сказал я. – Я должен задать вам несколько вопросов. Он удивленно взглянул на меня: – Допросить, что ли? Я промолчал. Он откинулся к спинке кресла, лицо снова поплыло вниз и губы приоткрылись. – Ну… спрашивай, если нужно… – произнес он с явным усилием. Тем не менее я сказал: – В июле 1978 года Мигун передал вам пленки с записями, которые были сделаны неким Гиви Мингадзе на квартире вашего брата Якова Ильича. Эти пленки у вас? Он молчал. Рубиновый свет от звезды на Спасской башне заливал его и, наверно, меня, и я не мог понять – от этого ли света или от прилива крови его лицо стало красным. Но дыхание его сделалось громче, трудней. Потому он сбросил с колен котенка и спросил, закрыв глаза: – Так… Что еще ты… хочешь спросить? – Может быть, позвать Чанова? Он отрицательно качнул головой: – Нет… Спрашивай… У меня уже вертелся на языке вопрос о связи этих пленок со смертью Кабакова, но я пожалел старика. Я сказал: – Примерно месяц назад на имя Мигуна пришло из Израиля письмо от невесты этого Мингадзе. Она сообщала, что где-то в Москве спрятан не то дубликат этих пленок, не то оригинал – не знаю. Она просила Мигуна отдать ей жениха, и в обмен предлагала указать, где эти пленки спрятаны. Но письмо попало не к Мигуну, а к Пирожкову. Теперь КГБ охотится за этой невестой Мингадзе в Израиле, а Отдел разведки ищет эти пленки здесь. Я думаю, что Суслов мог требовать эти пленки у Мигуна во время их последнего разговора. – Вы… нашли эти пленки? – произнес он, не открывая глаз, и почему-то перейдя со мной на «вы». – Нет. Об их существовании я узнал только несколько часов назад. Он открыл глаза и произнес жестко, быстро, на одном дыхании: – Их надо найти! Они не должны попасть к Андропову! Нет!… – Леонид Ильич, эти пленки уже три недели ищет весь аппарат Отдела разведки. Я им не конкурент, я не берусь за это. – Эти пленки надо найти! – снова подался он ко мне всем телом. – Ты понял?! В дверь обеспокоенно заглянул генерал Жаров, но Брежнев махнул ему рукой – мол, закрой дверь. – Леонид Ильич, есть только один путь найти эти пленки раньше, чем их найдут КГБ и Отдел разведки. Он простой – отдать ей ее жениха. Брежнев смотрел на меня, не мигая. – Слушай, – произнес он наконец с хрипотцой. – Налей мне «боржом». Я встал, открыл шкаф-холодильник, который был окружен книжными стеллажами с томами сочинений Л. |
